Мешков Иван Моисеевич

Я родился 14 января 1926 г. в селе Синий Колодец, Новозыбковского района, Брянской области в семье рабочего. Отец Мешков Моисей Александрович — уроженец села Синий Колодец, Новозыбковского района, Брянской области. Профессия отца — пекарь хлебобулочных изделий. Мать Мешкова Екатерина Андреевна — уроженка села Кринички, Криничанского района, Днепропетровской области.
Во время оккупации немецко-фашистскими войсками г. Днепродзержинска отец и мать нигде не работали. Оккупанты никаких продуктов питания не выдавали населению, поэтому приходилось на рынке делать обмен одежды и предметов первой необходимости: спички, соль, мыло, табак и т.д. на продукты питания. Бывало я с отцом ходил в город Кременчуг за табак и на табак обменивали продукты питания.
До апреля 1942 г. нас несколько человек собирались по вечерам возле 14-й школы, помню в бараке нам было дано задание ходить и смотреть, где находятся вблизи, там, где жил каждый, военные объекты, сколько примерно солдат и сколько техники, и все это мы в назначенное время докладывали. Старшая — руководитель была в то время женщина примерно 30-ти лет возраста. Мне в то время было 16 лет и я окончил в 1941 г. 6 классов средней школы № 14.
Перед тем, когда меня взяли во время облавы с рынка, пришла девушка ко мне, где я жил на квартире и сказала, что бы в то назначенное время никто не приходил, потому что вызвали хозяйку этой квартиры, где мы собирались, на допрос в полицию. Вот и все, что я могу помнить сейчас.
В апреле 1942 г. в одной из облав, которые оккупанты делали на рынке, я был арестован, так как документов у меня в то время никаких не было. Мне тогда исполнилось 16 лет и я был только записан в паспорте отца. Привели нас в комендатуру и через переводчика потребовали документы, угрожая, что без документов будет расстрел. Потом переводчик сказал у кого есть родители. вы должны назвать домашние адреса. Вызвали отца и проверили, что я записан в паспорте отца. Потом меня подвели меня к столу, там было разложено много фотографий девушек и молодых парней, спросили не знаю я кого-нибудь из тех, кто на фотографиях, потом долго один из немцев в черной форме смотрел на меня и на фото, которое было у него в руках и махнул рукой. После этого меня записали в какой-то список и уже русский полицай меня и еще несколько человек привели в здание старой мельницы, где сейчас построен универсам. Продержали нас несколько дней под охраной полиции, а потом под конвоем погрузили в товарные вагоны и отправили в немецкое рабство под регистрационным номером 396, в концентрационный лагерь город Флесберг.
Пробыв несколько дней в концлагере Флесберг меня вместе с многими узниками направляют в город Шваинфурт. Это был штрафной рабочий лагерь, который находился возле реки Майи. Завод, на который нас гоняли на работу, именовался по фамилии 2-х предпринимателей Фихтель-Захс с маркой завод “Торпедо” (эта марка была выштампована на деталях выпуска этого завода. Работать заставляли с 6 часов утра до 6 вечера. Невозможно было выстоять у станка 12 часов. Надсмотрщики были в основном инвалиды І-й мировой войны 1914 г. Поэтому мы старались как можно больше делать поломок станков, чем работать. Питания никакого почти не выдавалось, кроме 200 гр. хлеба пополам выпеченного с деревянной мукой (70% деревянной муки из дерева) и на корке были присыпаны деревянные опилки. Кроме хлеба выдавалась тарелка пищи в основном сваренная с брюквой и заправленная небольшим количеством маргарина.
За поломку станков нас били, а потом отливали водой и заставляли работать снова. Да еще платили нам зарплату от 1 марки до 2-х в месяц. Если перевести по тогдашнему курсу, то получалось 50-60 копеек в месяц. В конце месяца выдавалась эта зарплата. Деньги от одной до двух марок запечатывались в конверты и выдавались каждому рабочему немецкому и нам узникам тоже. Внутри конверта была такая узкая лента, где было напечатано сколько заработал и сколько высчитывалось за обслуживание бараков, где мы находились, за тарелку баланды и кусок хлеба-эрзаца из деревянной муки.
На работу и с работы гоняли нас под конвоем полиции. Находились мы в лагере в бараках деревянных, где были деревянные нары в 2 этажа, одни голые доски. Когда ложились спать снимали с себя куртки и ложили под головы. Одежда была специальная, куртки и брюки из хлопчатобумажной материи, на ноги выдавались деревянные колодки с выдолбленными для стопы углублениями, в этих колодках ходили зимой и летом. На левой стороне был выштампован номер и надпись на латыни “R” — русский остарбайтер — восточный рабочий.
Мне было 16 лет и в лагере я был самый молодой по возрасту. Много было людей русских намного старше меня.
Были возле реки Майн и штрафные лагеря и концлагеря для других народов Западной Европы и мира — чехов, поляков, французов, болгар, югославов, бельгийцев, итальянцев.
В то время города Германии подвергались бомбардировкам с воздуха союзнической стратегической англо-американской авиацией. Кроме того, что заставляли работать и били часто за поломку станков, днем и ночью в ушах звенел вой воздушных тревог.
Во время воздушных налетов англо-американской авиации на другие города, г. Шваинфурт не подвергался бомбардировкам, хотя самолеты летели через город и по ним стреляли зенитные батареи, которые были установлены возле лагерей возле реки Майн. На заводе во время воздушных тревог из цехов всех загоняли в подвалы, а ночью в лагере в окопы, которые нас заставили выкопать для защиты от осколков на случай бомбардировки. Начиная с июня 1943 г. на город начались налеты и бомбардировки англо-американской стратегической авиации. Однажды во время бомбардировки ночью бараки, в которых мы находились, были сожжены фосфорными карандашами (это такая смесь фосфора с примесью каучука). Как только чего-то коснулось, так сразу же загорается таким ослепительным пламенем и ожоги очень медленно заживали. Форма карандаша, шестигранник длиной около 800 мм и 50 мм в диаметре. Это был предшественник напалма, который применяли американцы во время агрессии во Вьетнаме.
Возле лагерей у самой реки Майн были установлены зенитные гнезда противовоздушной обороны. Во время первого налета авиации ночью мы были выгнаны из бараков полицией в окопы. Я пытался еще вести дневник, у меня был школьный портфель, с которым я ходил еще в школу, когда нас вывозили со станции Баглей, то мать упросила охранника вагона, в котором я был отправлен в рабство в Германию, и он разрешил мне отдать этот портфель, только проверил тщательно, что в нем было. И вот этот портфель вместе с моими записями сгорел в бараке во время бомбардировки ночью, потому что, когда нас разбудили охранники, то крыша барака уже горела. Мы выскакивали из бараков спросонья, кто в чем.
Перед вторым налетом авиации нас, несколько человек, ушли из поля зрения охраны за город. Когда после 3-го налета самолетов утром мы возвратились назад к реке, где был наш лагерь, то увидели страшную картину. Все зенитные гнезда были уничтожены, разбиты бомбами, люди с лагерей бежали к реке Майн во время налета авиации, но вместо спасения находили смерть. Лагеря были полностью сожжены, часть людей, которые были в окопах уцелели, а остальные, которые были возле реки Майн убиты. Много солдат противовоздушной обороны было убито. Много сбитых самолетов лежало на земле. Город полностью был парализован. На заводах разбито много цехов, в том числе и вокзал города был разрушен. Нас 5 человек ушло из города по дороге примерно 30 км от города. Дальше нас остановили солдаты какой-то воинской части и держали под охраной, иногда заставляя рыть канавы, копать ямы и т.д.
Через 1,5 месяца пришли из города полицейские надзиратели и забрали нас назад в город. Привезли новые бараки и под силой оружия заставили их разгрузить из вагонов и обратно поставить для жилья.
Каждый день происходила бомбардировка города. После бомбардировки города Шваинфурт было обнаружено много неразорвавшихся бомб. Был организована команда смертников под присмотром гестапо и полиции. Команда, в которую попал я, состояла из 20-ти человек, нас заставляли выкапывать невзорвавшиеся бомбы и раскапывать, разбирать разбитые дома и извлекать оттуда трупы людей — населения города. Бомбы эти находились на глубине 7-8 метров. Эта работа была связана с большим риском, потому что невзорвавшаяся бомба была замедленного действия или с секретными детонаторами. Разряжать бомбу уже выкопанную заставляли узников коммунистов чехов, югославов, болгар, поляков и др. народов, которых фашисты брали в плен из партизан и подпольщиков, они были осуждены на 25-30 лет тюрьмы и большинство их переводили в течение 1943-1945 гг. в концентрационные лагеря Германии. И вот за каждую разряженную бомбу, за снятие запала детонатора снижалось 5 лет тюрьмы. Из 20-и выкопанных нами бомб 3 взорвались при снятии запала-детонатора, при этом погибло 6 человек. После снятия детонатора бомбу свободно поднимали на поверхность при помощи талей, блоков и др. приспособлений, погружали в машину и ее увозили. После того как г. Шваинфурт был очищен от бомб, были расчищены разрушенные дома, нас направляют в Восточную Пруссию возле г. Кенигсберга (ныне г. Калининград) в г. Мвикау. Там была текстильная фабрика и была поставлена часть станков из разбитых заводов г. Шваинфурта. Система бараков и порядки были те же, что и в других рабочих лагерях Германии в то время. Питание выдавалось то же самое — 200 г хлеба с деревянной мукой и работали с 6 утра до 6 вечера, но также были ночные смены. Поэтому, когда нас пригоняли на работу, то мы искали что-нибудь взять, где-то поесть из продуктов питания или же овощей, свекла, морковь, брюква и др. Мы знали, кроме того, что нам варили и выдавали на том месте, где мы работали по тарелке баланды из брюквы, а также варили отдельно для немцев рабочих, которые там работали. Значит, были там кладовые с овощами и картофелем. В одной кладовой мы узнали, что есть овощи. Но как было их взять, когда было все спрятано за замками. Каждый из нас начал пробовать пролезть — под дверьми было небольшое пространство. Так, как я был самый молодой и самый худой, только я мог пролезть, раздевшись наголо. Немного товарищи меня придавливали, и я пролезал в это пространство для душников. Набрав несколько сырых картошек, морковок я вылезал обратно.
Все это делилось, резалось, свекла, морковь, сырой картофель на несколько частей, чтобы каждому попал хоть маленький кусочек этой трудной добычи. Потом нашли кладовую, где хранился крахмал. Его варили уже в лагере и делились тоже. Собственно говоря, когда кинулись брать из кладовой этот крахмал, так как эта часть текстильной фабрики еще работала, то там остались только пустые мешки. Полицейские узнали об этом и нас, как соучастников по отпечаткам пальцев, арестовали 10 человек. Много раз избивали, вели допрос гестапо и полиция местная через переводчика. Заводили в комнату и тушили свет, один полицейский стоял в одном углу по диагонали, а другой в другом. Один как ударит чем-то тяжелым, падаешь без памяти в противоположный угол, а другой как ударит, то сразу теряешь сознание примерно на час. Потом отливают водой и снова бьют, и ведут на допрос, чем открывали кладовую и кто из немецких рабочих давал ключи от кладовой. Ни один из нас не признался. После допросов нас, 10 человек, как превентивно заключенных без суда и следствия как злостных преступников направляют этапом по пересылочным тюрьмам и штрафным пунктам Германии.
Это были пункты в г. Ляйпциг, Галле, Магдебург и какой-то большой город в Восточной Пруссии, где была большая тюрьма. В Восточной Пруссии в тюремной камере нас находилось 18 человек. Спали прямо на полу, под голову подстилали тюремную спецодежду, куртки вместо подушки. В камере заставляли работать, давали специальное задание вязать петли из сыровой нитки для бомб. Чтобы получить 200 г хлеба и кружку чая с сахарином на сутки, нужно было связать 2500 шт. петель для бомб. Если норму не выполнил то уменьшали количество хлеба (за 2000 шт. — 150 г, за 1500 шт. — 75 г, за 1000 шт. — 50 г хлеба). В тюрьме выгоняли на прогулку 2 раза в неделю. Порядок был такой, двор тюрьмы, в центре двора на небольшом постаменте-трибуне сидел жандарм, тюрьму охраняли полицейские жандармы. Жандарм, который сидел в центре на трибуне командовал — линкс, цвей, драй, фиер — это означало, левой, два, три, четыре. Все узники тюрьмы должны были бегать по кругу, выгоняли на прогулку несколько камер. И вот в течение 15 мин они должны были бегать по кругу один за одним и не упасть. Если кто-нибудь из узников падал, то пускали на узника собак и те кусали его до тех пор, пока он не падал без сознания. Если узник поднимался и продолжал бегать, то собак отзывали назад к себе. Перевозили нас в специально оборудованных вагонах, на руках были надеты наручники. Решетки, пол и стены вагонов были обшиты сплошным железным листом. Самой страшной была пересылочная тюрьма в г. Магдебург. Это было старое здание бывшей старой мельницы, но фашистские палачи оборудовали это здание под карантинную камеру тюрьмы. Это была небольшая круглая комната, деревянные стены, потолок и пол. Все было усыпано клопами. Клопы падали сверху с потолка и со стен, лезли на людей, которые находились в камере. Набивали в эту комнату много людей. Это было в мае 1944 года. В камеру проникал только свет из небольшого окошка с железной решеткой. Закрывалась дверь почти на целые сутки. Держали там всего 6-7 дней, но это были дни кошмаров и смерти людей. В течение суток выдавали 1 кружку воды и никакого питания. 3-4 раза в день открывалась дверь и в камеру забегали 4 человека и били плетками всех подряд, якобы тренировали свои руки. Единственная защита от палок и плеток — руки на голову, весь сворачивался в комок, подгибал ноги и ждал, пока устанут бить. В камере находилось около 80 узников, каждый день в течение 6 суток умирало 10-15 человек. Были даже и немецкие солдаты, которые не хотели воевать и дезертировали с фронтов. Каждый день привозили новых людей на испытания, кто выдерживал 6 дней, тех направляли дальше на пересылочные тюрьмы.
В июле 1944 года меня вместе с другими людьми направляют в концентрационный лагерь Бухенвальд. Там томились узники из разных стран. Лагерь был огражден несколькими рядами колючей проволоки, через которую был пропущен ток высокого напряжения. Из труб крематориев валили густые клубы дыма, где сжигали замученных узников. На узниках был полосатый костюм типа рабочей спецодежды, который одевался на голое тело и круглая шапочка на голове. На левой стороне куртки был выштампован номер узника и обозначения по национальности страны. Волосы на голове стригли либо наголо, либо накрест головы.
В августе 1944 года я сильно заболел и еле передвигался, это заметили охранники и записали мой номер. У меня была сильная боль в животе, когда подошли офицер и 2 солдата СС, офицер крикнул, что у меня холера. Меня схватили и потащили к крематорию. Там офицер дал приказ работникам крематория сжечь меня. Но тут произошло непредвиденное, подошел другой офицер и что-то стал ему говорить. Они быстро ушли, а те рабочие крематория, видя что надзора нет сорвали с меня куртку с номером и спрятали среди мертвых тел, а ночью тайно доставили меня обратно в блок. Старшим блока, в котором я находился, был коммунист-антифашист Гротволь. Он привел меня в чувство, так как я был без памяти почти сутки. Помогла мне антифашистская организация узников Бухенвальда. В эту организацию входили узники разных национальностей, был создан комитет в составе 46 человек.
24 августа 1944 года произошла бомбардировка подземного завода, который был буквально рядом с лагерем Бухенвальд. Одна бомба все же попала в лагерь Бухенвальд во время этой бомбардировки, но только на проволочное заграждение лагеря, образовав проем и часть узников решила бежать из лагеря, то есть не бежать, а потихоньку выползать. Но охраняли Бухенвальд отряды головорезов бригады палача Дирливангера. Это была целая армия русских изменников, которые служили у фашистов генерала-предателя Власова. Они были не только во внутренней охране, но и внешней. И вот они из укрытий расстреливали безоружных узников, которые пытались выйти из лагеря, а ведь даже эсесовцы не стреляли в узников, кричали «никс шисен» (не стрелять), они знали, что они далеко не уйдут, так как местному населению было объявлено, что если кто скроет узника из лагеря станет узником Бухенвальда, а узника ждала смертная казнь.
В Бухенвальде я пробыл до октября 1944 года. В ноябре 1944 года после бомбардировки военных заводов возле Бухенвальда нас несколько сот человек узников переводят в концлагерь г. Иень. Мы пытались бежать. Разделились на 2 группы. 1-я группа ушла ночью, сделали подкоп под проволокой. 2-я группа, в которой был я, была замечена охраной лагеря. Нам пришлось пойти обратно в барак. Через трое суток все 5 человек были пойманы. Это были не люди, а какие-то жалкие существа, вся одежда висела в клочьях вместе с кожей и на телах были раны от укусов собак-овчарок.
На плацу в присутствии всех узников зачитали приказ коменданта лагеря и повесили их.
Кроме того, по приказу коменданта лагеря ночью выгоняли на 10-12-градусный мороз, по 2 часа стояли смирно, куртки должны были быть расстегнуты. Если кто-нибудь не мог стоять, били плетками.
В конце декабря 1944 года началась паника среди узников. Кто-то пустил слух, что нас всех должны уничтожить. В ту же ночь нас вывели из лагеря и колоннами повели на вокзал. Там погрузили в товарные вагоны и везли, не открывая, 7 дней. Завезли на небольшую узловую станцию под г. Ляйпциг. Во время бомбардировок оставляли вагоны закрытыми, а охрана эшелона убегала в укрытие.
Когда эшелон прибыл на место назначения и открыли вагоны, всех начали выгонять. Тех, кто не мог двигать ногами, собрали в одно место и расстреляли за станцией.
На эту станцию свезли узников из многих концлагерей (10000 чел.) и погнали пешком раздетых, разутых этапом из Германии в Чехословакию. Шли пешком по снегу и морозу в легкой одежде узников. Правда выдавался небольшой сухой паек, примерно 700 г хлеба и пачка маргарина, вырабатываемого из каменного угля на 12 дней, учитывая то, что идти нужно было все время пешком. По дороге охрана колонны старалась, как можно больше уничтожить узников, чтоб самим удрать и не попасть на фронт. На привалы останавливались в лесу, в поле, в болоте и т.д. Гнали мимо городов.
Шли по Судетским горам (Чехословакия), то вверх, то вниз. Успевали по дороге сорвать пучок травы и съесть.
Однажды, когда остановились в поле на привал, там было много выкопано корней пастернака и они лежали в куче. Я с русским товарищем пополз в поле, чтобы схватить несколько корней. Это было на расстоянии 15-20 метров от колонны. Охранник заметил нас, подошел сзади и вытащил пистолет, направил на нас, стал стрелять, но дважды произошла осечка, он махнул рукой и отошел в сторону. Мы узнали об этом, когда вернулись в колонну.
Когда наш путь подходил к концу, из всех узников осталось всего 140 человек. Мы уже слышали канонаду. Не дошли до места назначения г. Житомежице (концлагерь Лэйтмеритц) 200 км, так как не могли уже идти. Оставшихся погрузили в прицепы и тракторами привезли в лагерь. Это было начало апреля или же конец апреля 1945 г., точно не помню. Здесь был новый порядок, когда гнали на работу и с работы играла музыка (танго смерти).
Работали в Судетских горах по переработке камня, таскали и сортировали камни после взрыва в карьерах, делали под охраной разные углубления и лабиринты. Много узников убивали или они умирали от истощения.
В Лэйтмериц-Житомежице нашли подвал, где хранились овощи. Когда я залез туда, меня увидел охранник. Узники, которые находились сверху, начали мне кричать, давай быстрей сюда руки свои, они схватили меня за руки и вытянули из окна. А когда вытаскивали охранник замахнулся палкой, поскользнулся и упал, но все же успел нанести скользящий удар по голове. До сих пор бывает, если понервничаю, то в голове появляется какой-то монотонный стук.
7 мая 1945 года на лагерь налетели советские и англо-американские самолеты-истребители. Охрана начала разбегаться, так как самолеты обстреливали вышки. Кто-то из узников открыл главные ворота в лагерь. Мы оставшиеся в живых начали выползать из лагеря. Возле лагеря проходила дорога, по которой отступали фашисты со стороны Праги. Недалеко, через дорогу уже были видны домики городского поселка. Нас оказалось 4 человека (2-е русских, один француз и один болгарин) и мы переползли дорогу и укрылись в противотанковых рвах, из них мы видели как по дороге ехали легкие танки и автомашины с немецкими солдатами.
После налета, охрана лагеря спохватилась и начала обратно загонять узников в лагерь. Если находили узников у местных жителей, то расстреливали узника и тех, кто его укрывал.
Нам повезло, когда стемнело, мы поползли через посевы — был уже май 1945 года, недалеко от дороги были посевы ячменя, ржи и других злаковых культур. Ночью мы приползли к дому, навстречу вышел мужчина и 2 женщины, все примерно 57 лет. Они дали нам по чашке чая и 1 сухарику, так как много кушать нельзя было давать. Сказали на ломанном русском, чтобы уходили подальше от лагеря, потому что эсесовцы ищут узников с собаками. Мы доползли до следующего населенного пункта и попадали. Тут сбежалось несколько человек. Взяла нас к себе одна женщина чешка, которая была замужем за немецким офицером. Она жила в небольшом уютном домике со своей дочерью 18 лет. Она спрятала нас в угольной яме, которая находилась у нее во дворе. Приходили к ней охранники из лагеря, но она предъявила документы, что она жена немецкого офицера, и сказала, что узников у нее во дворе нет. Там мы находились до 10 мая 1945 г.
После освобождения поселка Советской Армией мы были до того слабы, что не могли держаться на ногах и население пыталось поднять нас на ноги. Приходили врачи, делали нам уколы.
Узников лагеря в Житомежице хотели уничтожить перед приходом советских войск, но им помешали чехословацкие партизаны, и ночью примерно 9-го числа охрана лагеря удрала в горы Судеты. Этой ударной командой руководил мужчина примерно 45 лет, которого направила военная комендатура для военной подготовки в лагере, так как лагерь после освобождения стал военизированным. Люди многих национальностей подчинялись в то время военным законам. Для всех была введена военная дисциплина, и все получали поровну продукты питания, одежду, предметы первой необходимости и др.
Вместе со своей командой этот человек ходил на задания по ликвидации банд, которые находились в горах. Вначале, если засекали где-то бандитов, то устанавливали громкоговорители на машине, и он на немецком языке предлагал сдаваться. Некоторые сдавались, но были и такие, которые вступали в перестрелку и уходили в горы, не хотели сдаваться.
После того как выселили немцев из Житомежице, был наведен порядок в горах, банды были ликвидированы.
Перед выездом на Родину, нас несколько человек собралось, те которые не находились в лагере, когда местное население поставило нас на ноги и часто приходили в лагерь. Старший нас расспрашивал, кто из какого города и перед отъездом выделил нам дополнительный сухой паек из продуктов питания, вообще я и несколько моих товарищей получали продукты питания по карточкам. В комендатуре г. Житомежице нам выдали временные документы и направили нас в г. Бельск (Польша) в фильтрационный лагерь. Там мы прошли проверку и нам выдали документы о том, что прошли проверку и направляемся по месту жительства в СССР. Я приехал в село Третузное, где жили мои родители.
Сразу по приезде я сдал свой документ и получил справку и направление на работу. Приехал я примерно 12 августа 1945 г. и 28 августа 1945 г. поступил на работу на Днепродзержинский коксохимический завод, где и работаю по настоящее время. Я уже пенсионер, проработал на ДКХЗ им. С. Орджоникидзе 36 лет беспрерывно и продолжаю еще работать.
На службу в Советскую Армию я не был взят, так как не прошел медицинскую комиссию.