Король Мария Самойловна

Родилась 23 февраля 1925 года в г.Днепродзержинске Днепропетровской области, по национальности украинка. Во время Великой Отечественной Войны жила в г.Днепродзержинске на оккупированной территории, где 5 мая 1943 года была насильно вывезена в Австрию. Работала у помещика разнорабочей, выполняла неподсилу работу. В сентябре 1943 г. бежала с военнопленными на Родину с тем, чтобы перейти фронт и сражаться с фашистами. На территории Польши лесничий-поляк выдал нас Гестапо как партизан. Мужчин расстреляли в гестапо, а меня били, закладывали кисти рук в тиски, допрашивали, где находится штаб партизанского отряда, держали меня в подвальном бетонном карцере, где можно только присесть. Я о партизанах ничего не знала, говорила правду, откуда я бежала, тогда меня отправили в тюрьму г.Вена. Там меня тоже допрашивали, из какого я партизанского отряда и где он находится, держали меня в отдельной камере, по 3-е суток еды не давали.
В начале декабря 1943 г. перевезли в концентрационный лагерь Маутхаузен, там меня направили в штрафной барак № 2. Здесь узники не работали, похлебку давали один раз в день и 150 гр. хлеба. Ежедневно проводили зверские пытки. Ночью выгоняли из барака, строили по четыре человека, завтавляли бежать вокруг барака под напором воды со шланга. Слабые падали и по их телам узники бежали, кто не мог встать, их убивали. Мокрых людей загоняли в барак, и мы ложились на голые деревянные двухярусные нары. Многие простуживались – болели. В концлагере Маутхаузен прошли тщательную проверку и в январе 1944 г. нас вывезли в концентрационный лагерь смерти Освенцим-Биркенау, г.Аушвиц на территории Польши.
Сразу нам выкололи лагерные номера на левой руке, мой 75537, где я пробыла под этим номером, в лагере мою фамилию и имя никто не называл. Потом отрезали мои косы, от лба на всю голову выстригли крест и отправили нас в баню, раздели, со шланга холодной водой помыли, намазали дегтевым квачем под руками, и так на цементном полу (зимой) простояли целый день. Вечером нам принесли полосатые платья и куртки (без рубашки и штанов) и деревянные ботинки. После этой процедуры отправили нас в карантинное отделение, где через два дня началась дизентерия. Барак закрыли, все оправлялись в металлические тачки. Барак был набит людьми, дышать было нечем, на нарах разместили по 5-6 человек, больных с температурой выносили и отправляли в ревир – медицинское отделение, если в течение 2-3 дней узник не выздоравливал, его отправляли в крематорий.
Люди болели от плохой еды, которую нам давали, человеческий организм не привык к такой пище. Каждое утро из барака выносили по несколько трупов, умирали пожилые женщины.
Меня там спас мой Ангел-хранитель, я выжила, после карантина меня перевели в рабочий лагерь, где я работала в бригаде. Бригада состояла из 50 узниц по национальности: русские, польки, чешки, французы, болгары, итальянки, бригадиршей (капой) была немка Марта. Жили мы в одном бараке № 25, стены барака были кирпичные, без потолка, над головой была крыша, между нарами маленькие окна, пол земляной. Барак разбит на четыре секции, главой барака была блокэльтезте полька, а каждой секцией заведовала штубэльтезте тоже полька. Руководство барака приносило нам хлеб и чай со столовой, а похлебку из овощных отходов и брюквы, заправленной мукой или крупой с шелухой, нам привозили на место работы. Суточный паек состоял из 1 литра похлебки, 200 грамм хлеба наполовину с тырсой и 2 раза давали чай — утром и вечером.
Сразу мы выкладывали дороги по лагерю из песка и камня, а потом бригаду водили за лагерь с конвоем — на 50 заключенных шесть человек СС с овчарками, где работали на разных работах.
В 1941 г. рейхсфюрер Генрих Гиммлер избрал лагерь в Освенциме местом проведения программы тотального уничтожения еврейского населения с оккупированных ими территорий. Для транспортировки эшелонов с евреями необходимо было проложить железнодорожный путь: наша бригада строила разгрузочную площадку, где из вагонов выгружали людей и их вещи.
При малокалорийном питании работа нам была непосильная, многие узницы не могли сами возвращаться в лагерь, нас заставляли брать их под руки и вести в лагерь. Ночью их забирали и отправляли в крематорий, а бригаду пополняли новыми узницами.
Летом 1944 г. нашу бригаду заставили копать дренажные каналы недалеко от крематория, этот день остался в моих ушах и глазах на всю жизнь. С тыльной стороны крематория подъехало несколько грузовых машин с детьми возрастом от 3 до 5 лет. По небольшой колее подъехали вагонетки, детей из машин начали выгружать туда лопатами, раздался детский плач, крик, я не могу передать всю эту картину. Мы начали кричать, зачем безвинных детей уничтожают. С того дня у меня появилась седина на висках.
Одним из бедствий лагерной жизни были проверки, на которых проверяли численность заключенных. Они длились по несколько, а иногда свыше десяти часов. Лагерные власти очень часто объявляли штрафные проверки, мы должны были сидеть на корточках или стоять на коленях с вытянутыми руками. Все эти проверки проводились после работы перед бараком, после изнурительной работы, а утром в 5 часов нас строили на апель: пересчитывали, только тогда шли работать.
Нам приказывали исполнять работу бегом, без секунды отдыха, мизерные порции пропитания, а также постоянные побои и издевательства увеличивали смертность. 24 декабря 1944 г., перед праздником Рождества Христова мы пришли, промокшие от дождя, с работы и нам не дали нашего продуктового пайка — хлеб и чай. Мы не ложились спать, женщины пошли к блоковой — дверь была закрыта, а когда открыли дверь, в комнате спали человек десять пьяных немок СС и полек. Женщины-узницы набросились на них, требовали выдать нам хлеб и чай, немки с дубинками выгнали всех из комнаты, а через час все стояли перед бараком на апеле до 5 часов утра.
Утром приехало лагерное командование СС и начало допрашивать, кто сломал дверь. Все молчали. Тогда комендант лагеря дал команду всем русским выйти на два шага вперед. Я вышла и стояла в первом ряду, приказ был спать на коленях. Комендант лагеря подошел ко мне и спросил, кто ломал дверь? Я молчала, злой как зверь, он ударил меня сапогом в правую щеку, а потом связкой ключей по переносице, я упала и больше ничего не помнила. По рассказу я узнала, командование лагерем не узнало, кто брал участие в открытии дверей блоковой комнаты, схватили двух русских узниц и повесили на виселице возле проходной брамы. Когда разъехалось все командование, женщины внесли меня в барак, оказали помощь, как смогли, дали какие-то таблетки. Был нерабочий день, я отлежалась, а утром пошла на работу. От удара я потеряла 2 зуба, нарушился тройничный нерв на правой щеке, который часто сейчас воспаляется и приносит адские мучения.

Малярийный климат Освенцима, плохие жилищные условия, голод, скудная одежда, не сменяемая долгое время, нестиранная и не защищающая от холода, крысы и насекомые приводили к массовым эпидемиям. Многие узницы умирали, врачи СС ослабленных и не подающих надежды на быстрое выздоровление отправляли на смерть в газовые камеры. На территории лагеря в самом конце разгрузочной платформы находились 2 крематория и газовые камеры. Русских узниц мало было в бараке, где я была, после работы нам не разрешали говорить между собой, штубовые польки выгоняли плетками на нары. Я спала на нарах с одной женщиной из Праги, она рассказывала о восстании женщин против гитлеровского режима, за что была отправлена в концлагерь Освенцим. Она на работу не ходила, ее забрали от меня, а на ее место поселили русскую девушку Катю, я с ней работала в одной бригаде, мы поддерживали друг друга. Когда советские летчики бомбили немецкий военный городок СС, где был военный госпиталь с ранеными, привезенными с фронта, нашу бригаду водили на разборку завалин. Там я получила травму левой ноги, в лагерь меня привели и отправили в 22 барак – смерти. Из того барака каждую ночь вывозили крытой машиной в газовые камеры, а потом сжигали в крематории. В одну ночь немка СС сбросила меня с нар, приказала блоковой польке отвести меня в машину. Блоковая посмотрела на меня, толкнула вперед, прошла несколько шагов и толкнула под нары, где я пролежала до утра. Так я осталась живой. Это была последняя машина, которая забирала узников.
20 января 1945 года нас подняли ночью, дали нам по буханке хлеба и по одному вывели из барака. На дороге в шеренге стояло много узников и узниц с эссесовцами и собаками, была темная ночь. Нас вели к железнодорожной платформе какой-то станции, со всех сторон строчили пулеметы, лаяли собаки. Погрузили нас в открытые полувагоны вместе с охраной СС, везли долго, часто загоняли наш эшелон в тупик, и мы стояли сутками. Хлеб съели, воду сразу давали, а потом ни воды, ни еды. Оправлились в вагоне, узники начали умирать от голода и той обстановки, в которой нам пришлось жить. Нас привезли, оставшихся в живых очень мало, в концлагерь Заксенхауз. Это был февраль 1945 г. Меня и еще одну девушку поместили в барак к женщинам-еврейкам. Это была комната 4 х 3 м. В ней не было нар, женщины лежали и сидели на потертой соломе — больше 80 человек. Они не работали, еду давали — кусочек хлеба, 5 гр. маргарина и чай. Лагерь Заксенхауз был мужской. Здесь 2 барака были с женщинами-еврейками. Когда Советские войска подошли к Берлину, всех узников-мужчин из концлагеря Заксенхауз отправили маршем на север, а узницы-еврейки и мы остались под присмотром охраны СС. В конце марта перестали давать хлеб и маргарин, едой была брюква, а потом и брюквы не стали давать. Двери в комнате наглухо забили, поставили корыто, куда ходили по надобностям. Узницы-еврейки умирали от голода, я и Тамара, узница Освенцима, лежали возле окна, не было сил разговаривать. Договорились, кто останется в живых, чтобы сообщили о нашей смерти.
Советские танкисты 2 мая 1945 года освободили нас, а когда узнали, что в бараках есть женщины, они ходили по комнатам и спрашивали, кто живой из русских. Тамара подняла руку, они подошли, поздоровались с нами, увидели в каком мы состоянии, доложили высшему командованию и нас забрали в военный госпиталь г.Оренинбург, где лечили и выхаживали около двух месяцев. Потом выдали нам гимнастерки и юбки, обули и отправили в пересылочный пункт репатриированных, а оттуда на Родину.
Так я просуществовала 20 месяцев в Гестапо, тюрьме и трех концентрационных фашистских лагерях под лагерным номером 75537 и политическим треугольником красного цвета, нашитым на груди лагерной одежды. Лагерный вес мой был 24 кг.