Чертова-Титова Мария Ивановна

До войны наша семья состояла из пяти человек: отца, мачехи, двух сводных братьев и меня. Жили в деревне Жуки Ельского р-на Гомельской обл. Жили хорошо, обеспеченно. Отец — председатель колхоза, мачеха работала тоже в колхозе, братья и я учились.
Началась война, вскоре и в наши Жуки пришли фашисты наводить свои порядки: привезли из района полицаев, выбрали старосту. Начались аресты. Забирали коммунистов, комсомольцев и увозили в райцентр безвозвратно. Увезли и моего отца в Ельскую тюрьму, где в июле 1942 расстреляли за связь с партизанами.
Фашисты жгли дома, людей загоняли в сараи, на колхозные тока, обливали строение бензином и поджигали, а если кто пытался бежать, расстреливали. В деревне Копанка мою тетю Прасковью сожгли живьем в току, ее мужа ранили, вскоре он от ран умер. После ареста отца мачеха со своим сыном ушла к родственникам, брат мой ушел к бабушке, матери отца, жившей в пяти км от нашей деревни, я осталась в доме одна. Как-то осенним утром пришел староста деревни Любан Василий и два полицая, забрали меня, в чем стояла, посадили на повозку вместе с другой девочкой, Клобун Еленой Андреевной, и повезли в Ельск на железнодорожный вокзал. Там стоял товарный поезд, в вагонах было много подростков, и нас туда тоже посадили. В вагоне ни воды, ни туалета. Нас везли, как скот, в ужасных условиях, полураздетых, голодных. В грязных вагонах нас было набито, как сельдей в бочке, вагон на остановках не открывали. Поезд охранялся немцами, шел только днем, потому что ночами партизаны пытались освободить нас, взрывали железнодорожные рельсы. Только на территории Польши нам дали по чашке какой-то баланды. Перед въездом в Германию нас на какой-то станции высадили и погнали на санобработку. Раздели всех догола, обмазали какой-то вонючей жидкостью, обмыли водой и долго держали, в чем мать родила, ждали привоза одежды. Одели и повезли дальше. Привезли в г.Ольденбург, выгнали из вагонов и построили. Приехали какие-то немцы на лошадях и машинах, начали отбирать себе работников и увозить, а оставшихся повезли дальше. В г.Гамбург повторилась та же процедура. Оставшихся, в том числе и меня, повезли в город Бремен, в Бутенгофлагерь, в котором я находилась до конца войны.
Поселили нас в бараках, спали на двухэтажных нарах без постели, прямо на голых досках, работали на разборке разваленных домов, убирали кирпичи и камни, грузили на машины, денег за работу не платил и когда я работала рабочей на погрузке, у меня заболели глаза, и после выздоровления меня отправили работать подсобной рабочей на кухню. За нами надзирали полицаи, еду получали, как и остальные лагерники. Кормили плохо: брюквенный суп, иногда горячий рассол от капусты, чай или эрзац-кофе, маленький кусочек хлеба на день и 15 грамм маргарина.
Лагерь был обнесен колючей проволокой, на вышках стояли полицаи. Охранялись и входные ворота, за пределы лагеря выходили только по разрешению. Охранники-полицаи, в основном старики, относились к нам нормально, лично меня никогда не били и другим наказаниям не повергали. У меня на рукаве был знак «ОСТ», лагерного номера не было. Медицинскую помощь мне лично оказывали, когда я работала на погрузке машин, и у меня сильно заболели глаза. В сопровождении полицая я была направлена в глазную клинику, получила необходимое лечение и выздоровела, глаза перестали болеть. Нам разрешали переписываться с родителями, но мне некому было писать письма. 26 апреля 1945 года в наш лагерь приехала машина с англичанами, нам объявили об окончании войны, всех желающий вернуться на Родину отправили на этих машинах в г.Новоштрельц, где я прошла медицинскую комиссию и проверку НКВД. Отнеслись ко мне прекрасно, выдали документ, разрешающий без задержек следовать домой. До Волковыцка ехала на машине, там прошла регистрацию, и уехала в родные края.
В конце июля 1945 года я вернулась в село Жуки. Деревню сожгли немцы, стояли одни обгорелые черные печные трубы. Из родных остался в живых только брат Николай. Мачеха, ее сын, бабушка и ее четыре сына, братья моего отца, не вернулись с войны.
После возвращения жила в землянке, тогда все так жили, ходила на работу в колхоз. Соседи и односельчане относились ко мне с сочувствием. Председатель сельсовета разрешил мне уехать из колхоза в райцентр, где можно было работать и получать зарплату деньгами. Пыталась поступить в юридическую школу, но меня не приняли, повлияло мое пребывание в фашистской Германии. О страданиях, перенесенных в фашистской неволе, стала свободно рассказывать только в 1989 году.
В настоящее время живу с мужем 80 лет, инвалидом войны 3 группы.