Анадская (Мащенко) Мария Гавриловна

Родилась 16 июля 1925 года в с.Веселая Долина Глобинского района Полтавской области. Детство до военного периода прошло в г.Запорожье. Отец работал на заводе «Запорожсталь», я училась в школе № 36, мама домохозяйка.
21 июня 1941 года в школе был выпускной вечер десятиклассников. На вечер были приглашены отличники 7-9 классов, к которым я относилась. Утром, 22 июня, я проснулась от тревожного голоса мамы: «Война!»
Вместо летних каникул нас ежедневно вывозили за город рыть противотанковые окопы под бомбами и пулеметными обстрелами с воздуха гитлеровской авиацией. Отец был в комиссии по эвакуации завода. Ранен в голову, ушел на фронт вместе с отступающими войсками.
Оккупация. Спасая меня от угона в Германию, мама с малолетним братом 1936 года рождения и сестрой 1940 г., влилась в поток беженцев с Донбаса и других мест. Переправа осуществлялась немцами только в Запорожье. Лишь поздно вечером мы переправились на левый берег Днепра. Движение разрешалось лишь по Левому берегу. Тяжелый и длинный путь беженцев. Нас унижали, бросая с вагонов обглоданные куриные кости, сопровождая гоготанием. Едва загрузившихся в товарный вагон, нас вышвыривали. До Кременчуга добирались два месяца. Чтобы попасть в Кременчуг, еще два месяца жили в г.Крюкове. Приютила хозяйка «Дома приезжих». Она же помогла перебраться через свои связи. Впоследствии оказалось, что она была связная, схватили ее гестаповцы, умерла во время пыток, но никого не назвала.
Село Великая Долина. Раннее утро 6 июня 1943 года. Подкатила телега с фашистами. Меня схватили во дворе. Маму, пытавшуюся меня защитить, швырнули в сторону. Меня — в телегу, где были уже две жертвы. На маму, бежавшую за телегой, направили автомат. Нас троих привезли на станцию Глобино, бросили в товарный вагон, заполненный до отказа. Два автоматчика у двери. Была мысль – бежать через туалет, но на станциях выводили по 10 чел. под дулом автомата, и никаких кустов вокруг. О побеге нечего было и мечтать.
Станция Чоп. Высадили, завели в помещение, раздели догола. Одежду сдали на дезинфекцию, нас в следующую комнату – в душ. В третьей комнате – обработка. В четвертой – сняли отпечатки пальцев. Лишь в пятой комнате нам вернули одежду и посадили в вагон. Не помню, сколько времени ехали, кормили ли нас, но хорошо помню, когда нас высадили из вагонов, построили в шеренгу и привели на пустырь, где нас продавали. Очень придирчиво осматривали.
Оставшихся «неповстребованными» посадили в большой красивый автобус и привезли в г.Даттельн. Остановился автобус у массивных ворот шахты «Эмшер-Липпе». За нами захлопнули ворота на два долгих года. Выдали на ноги деревяшки, синий комбинезон, светлый фартук и сорочку типа «больничной». В холодное время нам дополнительно ничего не выдавали. Жилое помещение было расположено в подвале главного корпуса (за стенкой хранился картофель), дворик состоял из двух стен здания, со стороны улицы высокая ограда обнесена колючей проволокой. Выход был только на шахту.
Утром привели на шахту. Конвеер. По обе стороны конвеера стояли девочки, рядом возле каждой – вагонетка под камни. Труд был тяжелый, изнурительный, работали в темпе. На рельсах, под конвеером, стоял вагон под уголь, и не должен был упасть в вагон ни единый камушек, виновных наказывали. Кнопку нажимал бригадир-немец, останавливая конвеер лишь в том случае, когда каменные глыбы были непосильны одному человеку. В таких случаях он тоже присоединялся к нам, и мы сообща переносили глыбы с конвеера в вагонетку. Работали голодные. Нас поднимали дежурные немки в 6 часов утра. На плите стояла большая кастрюля с холодным кофе-сурогатом. Пить не хотелось, а крошки хлеба никогда не было. Выдавали по ? хлеба-кирпичика на два дня. В день выдачи теплилась надежда – выжить.
Возвращались из шахты уставшие, голодные, блестели только глаза и зубы. Но прежде, чем получить свой обед — «похлебку из брюквы», мы должны были пройти душевую. Душ и кусок хлеба вселяли надежду, придавали жизни. Был случай, я задержалась в душе – каждый день одежду стирали, сушили, и только стала под душ, дежурная немка влетела и резиновой трубкой меня голенькую так избила, что я не получила обед. У меня просто было отвращение к такой пище. Я уже болела, рентген не делали, но я почти каждый день температурила.
Каторжный труд, голод, угольная пыль, сквозняки, сырость, систематические бомбежки давали о себе знать. Расстреливали даже пулеметными очередями. Шахта являлась особым объектом. В шахте разрабатывалась новейшая военная техника.
В апреле 1945 г. днем в пересменку был последний массированный налет американской авиации. В результате шахта прекратила свое существование. Люди, находившиеся в шахте, без воздуха, без пищи и воды по запасной лестнице поднимались на поверхность, у кого не хватало сил, скрывались и навсегда остались в шахте. Кто выбрался на поверхность, падали без сознания, распластавшись, как бы обнимая землю. Я находилась в бомбоубежище под шахтой. Пробить было невозможно, но упали бомбы под дверь, разрушили убежище. В первом отсеке все упали, я находилась во втором отсеке с подругой. Задыхаясь от гари, мы выбежали на улицу. Это было страшное зрелище: все разрушено, что-то горело, стоны и т.д. На следующий день оставшихся в живых приобщили извлекать трупы. Это незабываемо. Горы трупов, кишки на деревьях.
Освободили американцы, собрали, накормили. На следующий день увезли нас в г. Марль, разместили в опустевшем концлагере. Затем меняли дислокацию, иногда даже через день. Советское военное командование потребовало вернуть советских граждан. Привезли в г.Штендаль на Эльбе. Мне была предложена работа в военной комендатуре, другие девочки попали в другие объекты.
Возвратившись из Германии, я работала секретарем судебных заседаний в Нарсуде. Вышла замуж, уехала с мужем в г.Комсомольск-на-Амуре по месту службы мужа. Через год родился сын, и обострились мои проблемы со здоровьем. Умирающую, привезли в окружной военный госпиталь № 301 в Хабаровске. В день операции в 8 утра назначили расширенный консилиум. Светила науки определили редкий случай туберкулеза. Мужу сообщили, что «такие случаи редкие и больные просто умирают, но мы вылечим». Вместо операции лечили противотуберкулезными препаратами, как-то: стрептомицин, ПАСК, тубазид, фтивазид и др. Я начала заметно поправляться, появился румянец, прибавила в весе. Прошли годы активного лечения, и я попадаю к тем же светилам, и мне сообщили, что я фактически была под ножом, и если бы меня разрезали – осталась бы на столе. У меня было поражено туберкулезом три органа. До настоящего времени я нахожусь на учете в облтубдиспансере. Последствия – бесплодие, но осталась жива. Я выжила всем смертям на зло, туберкулез победила. Осталось победить рак желудка — медленный прогрессирующий процесс І ст. в настоящее время. Борюсь. Принимаю активное участие в жизни секции малолетних узников фашизма.