Байдак Климентий Иванович

В 1942 году в товарных железнодорожных вагонах из города Севастополя нас увезли в Германию. Привезли нас в лагерь, огороженный колючей проволокой. Перед нами выступил с речью представитель германской власти. Нам было сказано, что мы — рабочие рабы, которые должны повиноваться и добросовестно работать в тех местах, в которые нас доставят. Лица, которые ослушаются или попытаются бежать, будут жестоко наказаны.
Стали распределять по группам. Я, в возрасте 17 лет, попал в Группу из 40 человек. Нас погрузили в автобус и повезли. Доставили нас в другой лагерь, в районе города Бохум, огороженный колючей проволокой, со сторожевыми вышками по углам. В лагере были деревянные одноэтажные дома, предназначенные для угнанных рабочих-шахтеров. В лагере находились люди из Советского Союза, которые работали на шахте по добыче угля. От них мы узнали о тяжелом труде, плохом питании и жестоком обращении.
Через несколько дней с группой заключенных меня отправили в штрафлагерь города Марл-Хюльс. В штрафлагере перед всеми вновь прибывшими избили, простригли машинкой от лба до затылка полосу, которую называли «автострадой». В качестве мыла для бритья использовали плевки. Определили меня в штрафную команду, которая в лагере называлась «Братки». В этой команде были еще более невыносимые условия, ее использовали на самых тяжелых работах, не было выходных дней. В любое время ночи могли поднять и погнать на работу. Над ними издевались, как хотели. Люди в бригаде «Братки» были истощенные, замученные, в рабочей одежде, одетой на голое тело. Большинство из них пытались бежать из лагеря, но тут же были пойманы и голыми брошены в бункер. В бункере в неделю давали кусочек хлеба и немного воды.
После очередной попытки бегства я был пойман и в сентябре 1944 года отправлен в концлагерь Нойенгамме. Мой лагерный номер-45804. Нас выгрузили на территории огромного лагеря, огороженного колючей проволокой под напряжением и пулеметными вышками. Заключенные лагеря одеты в разную гражданскую одежду, вымалеванную масляными красками, а также с разноцветными рукавами пиджаки, напоминали марионеток из кукольного театра. На аппельной площади играла музыка духового оркестра. Музыканты духового оркестра были одеты с головы до ног в полосатую одежду. Под звуки марша колонны заключенных двигались на работу.
Нас, вновь прибывших в лагерь, погнали на дезинфекционную обработку. Нас наголо остригли, побрили у полового органа и подмышки. Выдали порошка и глиняного мыла. Загнали в лагерную баню, разместили для купания, по команде открыли воду, намочили, дали команду натирать тело мылом и порошком. После непродолжительного купания отключили воду и голых, как по конвейеру, погнали в соседние комнаты бани. Там поочередно каждому выдали нижнее белье, верхнюю одежду, обувь и головной убор. Раздатчиков было столько, сколько видов одежды. На ходу один бросает рубашку, другой — кальсоны, третий — пиджак, четвертый — брюки, пятый обувь, шестой — головной убор. Всю одежду, которую получил, каждый начинает примерять. Многим размеры не подходят, начинают обмениваться между собою, кто идет опять к раздатчикам и просит подобрать. Одежда старая, бывшая в употреблении и помечена масляной краской. Когда мы оделись, то выглядели как марионетки кукольного театра. Одному из нашей группы заключенных попался фрак, а головной убор — берет.
Всех заключенных разделили на две рабочие смены — дневную и ночную. Постоянно, день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем одним работать только днем, другим — только ночью. Если у дневной смены после конца работы наступала ночь и сон, ночная смена заканчивала работу утром, когда вся надзирательная система лагеря просыпалась и начинала действовать. Уборка помещений, территории двора, заправка коек и т.д. У всех была одна мечта: «Когда же нам дадут поспать?» Чаще всего нам приходилось спать не более трех, четырех часов. Иногда нас выручали ночные воздушные тревоги.
Капо ночной смены постоянно выискивал провинившихся, расспрашивал у немцев, руководивших нами. Утром капо выстраивал смену и докладывал начальнику лагеря о количестве заключенных и номера провинившихся заключенных. Начальник лагеря — офицер СС, носивший на петлицах два серебряных кубика, рыжий, лопоухий и очень жестокий. После доклада начальник лагеря отдавал распоряжение о лишении хлебного пайка и количестве ударов. Удары резиновым шлангом выполнял капо. Через некоторое время у нас появились вши. Начальник лагеря приказал купать нас. Горячей воды не было. Нас сгоняли под душ, открывали холодную воду, мочили, потом заставляли натираться порошком. От наших тел исходил пар, такое впечатление, что мы действительно моемся горячей водой. Опять открывали холодную воду, и мы с замиранием в сердце переносили все эти страдания, пока не отключат воду. Так продолжалось около десяти дней. Матрацы, простыни и одеяла оставались со вшами. Упрямство начальника лагеря доводило заключенных до полного истощения. Начальник лагеря ссылался на нечистоплотность заключенных. Сам занимался проверкой чистоты одежды и тела. Отбирал, по его мнению, нечистоплотных, приказывал класть их в раковины умывальников и шваброй мыть в холодной воде. Нечистоплотностью, по его мнению, считалось наличие веснушек, родинок, прыщей. Начались массовые заболевания, участились смерти. За короткое время лагерь несколько раз пополнялся заключенными.
Был такой случай. Заключенный поляк побил русского несовершеннолетнего заключенного. Русские заключенные заступились за мальчика, тогда поляк пожаловался начальнику лагеря. Начальник лагеря выстроил всех заключенных и заявил: «Поступила жалоба от заключенного поляка, которого побили русские, а наказывать могу только я». Начальник лагеря отпустил всех заключенных нерусского происхождения. Русских заключенных оставил и пересчитал. Нас было 162 человека. Оставил также поляка, который должен опознать мальчика и тех русских. Опознаных ожидала жестокая расправа. Заключенный поляк понял свою ошибку, что пожаловался, и никого не опознал. Тогда начальник лагеря решил наказать всех русских заключенных. Находились заключенные в помещении подвала, выход из которого перегородили. По бокам выхода стояли вооруженные ремнями и шлангами надзиратели. По команде: «Раус!» («Выходи!») все заключенные бросились на выход. На выходе началось избиение.
В конце войны я был переведен обратно в Нойенгамм. В конце апреля 1945 года в связи с ликвидацией концлагеря меня отправили в г.Любек.
Мы несколько дней были заключены в корабельном трюме. С палубы корабля последовала команда вылезать наверх. Ослабевшие заключенные с большим трудом поднялись по металлической лестнице. Поднявшихся наверх группировали и строем под конвоем солдат СС доставили к другому кораблю. Корабль был меньше размером с двухэтажным трюмом. Нас опустили в нижний трюм и доставили на корабль, стоявший в бухте на рейде. Когда мы поднялись из трюма на палубу, то увидели большой пассажирский корабль «Кап Аркона». Нас выгрузили на него, и мы попали в прекрасные, комфортабельные, обставленные богатой мебелью каюты. Мы обрадовались, что будем находиться в такой прекрасной каюте. Радоваться нам долго не пришлось. Нас вывели на палубу корабля и усадили, плотно прижавшись друг к другу. Там мы, сидя, прижавшись, проспали до утра. Утром нас с палубы погнали в нижний трюм на уровне забортной воды. Там мы пробыли день и ночь. Нас опять выгнали на палубу корабля, откуда мы увидели рядом стоящий корабль, который доставил нас на «Кап Аркону», и вдали стоящий на рейде корабль.
Нас погрузили опять в ранее привезший нас корабль, где мы спустились в нижний трюм. Услышав гул мотора, мы поняли, что нас увезли от корабля «Кап Аркона». Через некоторое время шум мотора заглох. Мы на полу трюма расстелили взятые с собой одеяла и, обессиленные, легли. В углу стояла бочка для естественных нужд. Питьевой воды не было. Иногда к нам в трюм спускались раздатчики супа, а вслед за ними спускали удлиненный конусообразный баллон супа. Там мы просидели несколько дней. К нам привезли и спустили в трюм группу заключенных. Заключенные рассказали нам, что их спешно вели, а за ними была слышна стрельба и шум взрывов. У нас были предположения разные. Одни считали, что нас вывезут в открытое море и утопят, другие предполагали, что нас вывезут в нейтральную Швецию.
Заключенные нервничали, у некоторых нарушилась психика, без всяких причин ссорились между собой. Мы услышали стрельбу, взрывы. На нашем корабле заработал мотор. Нам спустили бидон супа, но раздатчиков не было. Мы сами организовали раздачу супа. Шум мотора прекратился, и заключенные стали вылезать из трюма на палубу корабля. Наш корабль стоял у причала. Команда корабля сбежала. Мы стали хозяевами корабля. На корабле был большой запас продуктов. От радости свободы появилась энергия. Заключенные, обнимаясь друг с другом, вошли в кают-компанию корабля, где был длинный стол, стулья и буфет с посудой. На стол выложили закуски — кто что раздобыл. Налили в чашки спиртного и выпили за освобождение. После долгого голодания мы попали в изобилие разнообразной пищи и, естественно, получили расстройство пищеварительных органов.
Ночь прошла в каюте корабля. Я подружился с заключенным по имени Кирилл, родом из Киева, 1920 года рождения. С ним же работал на «Блом & Фосс» в ночной смене. Наши токарные станки были рядом. В концлагерь Нойенгамме Кирилл попал гораздо раньше меня, у него лагерный номер двенадцать тысяч, других цифр я не помню. Заключенных с этими ранними номерами остались в живых единицы. С Кириллом я пережил все муки и страдания на кораблях. Утром я и Кирилл нашли в каюте в шкафу рюкзаки, уложили столько консервированных продуктов, сколько хватило сил унести. Мы позавтракали, в это время в каюту вошел наш сосед и заявил: «На корабле пожар!» Пламя охватило корабль. Мы с большим трудом прошли мимо огня на палубу. Корабль стоял у пристани, на которую была спущена веревочная лестница. Высота корабля была большая, и спускаться по веревочной лестнице истощенному, с грузом за плечами, человеку было тяжело и опасно. Корабль мы спешили покинуть как можно скорее, так как на нем были пушки и снаряды, которые могли от огня взорваться. С большим трудом спустились на пристань и пришли на берег. На берегу мы встретили солдат английской армии.
Нас разместили в деревянных бывших казармах. Пленные немецкие солдаты выкопали и соорудили туалеты, большинство бывших заключенных болели расстройством живота. Многие попали в больницу, которую обслуживали немецкие врачи. Я в больницу идти не хотел. Я посмотрел на себя раздетого в зеркало, это был скелет, обтянутый кожей. Голубые вены вырисовывались, как через прозрачное стекло. Поверхность кожи напоминала общипанную утку. От хорошего питания и разнообразной пищи я быстро стал поправляться. С меня стала осыпаться шелуха старой отмершей кожи. Тело мое было опухшее.
Мы постепенно стали набирать здоровье и силы. Мы узнали, что находимся вблизи города Любека. Появились представители Советского Союза, призывающие к возврату на Родину. Нас репатриировали в советскую зону оккупации, где наше питание ухудшилось. Я длительное время, около года, постоянно ощущал чувство голода.