Ельникова-Урбан Изабелла Евгеньевна

Родилась 16 февраля 1927 года в семье служащего в г.Днепропетровске. Отец, Урбан Евгений Иосифович, родился в 1887 году в бывшем городе Екатеринославе в состоятельной семье. Мама, в девичестве Клочкова Марфа Андреевна, родилась в 1894 году в семье мастерового мебельщика-краснодеревщика в том же г. Екатеринославе. В 1917 Урбан Евгений и Клочкова Марфа обвенчались в православной церкви г. Екатеринослава. От их совместного брака родились шестеро детей, но два мальчика умерли в детстве, осталось нас, четыре девочки. Старшая Тамара, Виктория, Татьяна и я, самая младшая, Изабелла.
Накануне войны, в 1940 году у нас умер отец в возрасте 53-х лет. Он заболел тяжелой болезнью – сердечной астмой от сильных душевных переживаний. В свое время у родителей отца конфисковали хозяйство, в которое они, приехав в Украину на жительство, будучи молодоженами, вложили свои деньги в недвижимость. Все у них отобрали после 1917 года, когда произошла революция. После случившегося родители отца вскоре поумирали (по отцу мои бабушка и дедушка) в Украине, здесь родились и остались жить их три сына. Самый младший из них был в дальнейшем нашим отцом — 4-х дочерей.
Самый старший из братьев отца, Гавриил Иосифович, получив образование работал в Управлении железных дорог инженером. Где и кем работал средний брат отца, мне не известно. Отец наш, самый младший из братьев, был бухгалтером и работал по специальности, где и старший брат, в том же управлении железных дорог. В 1937 году двух братьев отца репрессировали, их ночью увезли «Черным вороном». Отец очень сильно переживал, кроме того, после ареста братьев он не мог нигде устроиться работать. Его на работу не принимали, и он был отвергнут властью как враг народа. Отец свалившихся на него бед не пережил и сразу заболел. Помню, ночами он задыхался, мы также не спали, но помочь отцу ничем не могли. Семья отца была полностью разорена, разрушена и уничтожена. Но до 1937 года мы жили очень даже неплохо.
Довоенная жизнь нашей семьи и семьи нашей мамы
Мы жили в кооперативе, он почему-то назывался «жилкоопом». В нем было 10 добротных новых одноэтажных домов на 2 половины и два хозяина. Квартиры предназначались большим семьям. У каждой семьи было по много детей. Между собой люди жили дружно. Из нашего поселка впоследствии дети выросли порядочными людьми. С нами в одном доме до войны жила семья с тремя детьми. Из них один был парень и две сестры. Звали его – Олег Беликов. Подростком он увлекался, и сам строил аэропланер. В войну стал летчиком-истребителем и Героем Советского Союза. Мы им очень гордились.
До войны мы росли в хороших условиях. Перед домом был посажен большой сад, за домом выделен участок отличной земли под огороды. Бывало трудолюбивая мама, что ни посадит, овощей снимали большие урожаи, и нашей семье достаточно всего хватало до следующего нового урожая. А по ночам «Зингеровская» швейная машинка без устали стучала и строчила, обшивая нас, четверых ее дочек. Кому-то шилось из нового, а кому-то перешивалось. Но мы всега были ухоженными и аккуратными детьми.
Сама мама росла с 3-х лет сиротой. В семье их было 4 сирот. Самый малый, 2-х летний был Илларион, а самый старший — 8 лет, Александр. Их родная мама умерла в 28 лет от скоропостижной чехотки. В ту пору их отцу не было 37 лет. Мамин отец был всегда занят работой, был большим мастером мебельщиком. К ним в дом пришла сразу молодая женщина. В свои 19 лет она уже также овдовела. Мачеха с маминым отцом вырастили детей трудолюбивыми и порядочными людьми. В старое время все дети окончили церковно-приходскую школу, а по тем временам дети, окончившие эту школу, считались грамотными людьми. Позже детей отдавали в услужение к ремесленникам мастеровым, это для дальнейшей их жизни, когда вырастут и создадут свои семьи.
Но в 13 лет мачеха маму отдала в еврейскую семью к портнихе-белошвейке. Там, в семье, 2 года мама няньчила 5 человек детей. За это портниха учила ее отличному шитью. Часто моя мама вспоминала с грустью, что детства своего не видала, однако о мачехе вспоминала часто, называя ее мамой и уважительно. Отец мамин днем работал на заводе мебельщиком, а вечерами до поздней ночи выполнял заказы горожан на дому. Это были дополнительные большие заработки. Семья, в которой они росли, была большой, но, благодаря отцу-труженику, они жили безбедно. Дети всегда были сытыми и здоровыми. Но когда в 1914 году началась с германцами война, старший Александр, будучи взрослым, погиб на войне.
Мои старшие две сестры
В связи с тяжелой болезнью отца и переводом его на инвалидность, мои сестры сразу стали взрослыми. Виктория с 15 лет после 9 класса жила в г.Новомосковске Днепропетровской области. Она училась в педагогическом училище на учителя с 1 по 4 классы, а летом в сезон работала в детском садике нянечкой. Виктории было неимоверно тяжело. Малышей было 40 человек. Но она заработанными деньгами оплачивала учебу и жилье в общежитии. В 1941 году она успешно окончила в 17 лет училище и буквально в канун самой войны получила свой первый диплом – «учитель младших классов», а с ним и назначение на работу в Западную Украину, в город Черновцы. В июле или августе 1941 года Виктория должна была приступить к работе и уехать.
Самая старшая сестра, Тамара, с 16 лет уже год работала на заводе им. Артема в отделе снабжения. Позже, перед началом войны, уже 5 лет работала на прославленном металлургическом заводе им. Ленина в одном из отделов. До войны слава этого завода гремела на всю нашу страну. Работать в заводе было не только престижно, но и материально прибыльно — работников, кроме высоких зарплат как металлургов, стимулировали всевозможными премиями. Выдавали им талоны на промышленные товары, которые они получали перед войной в новом построенном центральном универмаге (и ныне действующий ЦУМ). И хотя от нашего жилья завод находился неимоверно далеко, а в стране вышел грозный указ Сталина об опоздавших на 5 минут – «Сталинские пятиминутки», нашу сестру это не коснулось. Она в семье была главой и поэтому дорожила своей высокооплачиваемой работой. Тамара подымалась в 4 часа, почти ночью, шла на станцию на поезд (электричек в то время не было). Старалась не опоздать, чтоб не потерять работу. А вечерами еще и училась. В начале был «Рабфак».
Ранее мама никогда не работала, а растила и смотрела только нас. Но теперь из-за болезни отца 3 года работала на заводе им. Артема. Стали сдавать одну из больших комнат по договору заводу Артема для студентов-практикантов — ребятам из города Винницы. Перед войной мы уже жили очень хорошо. Мы с Танечкой учились и занимались домашними делами. В доме отличные условия были, чтоб хорошо жить. Нам нравились условия нашей жизни. Мы любили свою семью, свой дом и также свою Родину, в которой родились и выросли. И вдруг…
Война…
22 июня был отличный воскресный день. Наша семья вся в сборе дома. Утро выдалось таким солнечным и теплым. Я поливала клумбу с цветами. У нас красивый двор и сад. Танечка побежала уже со двора к подружке через длинный мостик внизу болота, оно словно озеро. По нему лодками плавали, ловили карасей и угрей. Мама что-то делает в саду и тихонько напевает песню. В июле маме будет 46 лет. Подумала я: «Ой! Как много!» В этот день отличное настроение было у мамы, и у меня и, наверное, также у соседей нашего поселка. С самого утра раздается изо всех дворов музыка. Кто-то настраивает и ловит желаемую волну радиолы. Кто-то уже с утра вынес в беседку патифон и ставит пластинку всеми любимого певца – Вадима Козина. Старшие сестры еще спят. Они целую неделю рано подымаются. Мама по воскресеньям дает возможность им отоспаться. Мои сестры — труженицы.
Вдруг я обратила внимание на выкопанную в конце сада «щель-яму». Всех в поселке заставили их выкопать. Сказали, на случай войны, а кто не выкопает, тех будут штрафовать. Нам эту «щель-яму» выкопали ребята — квартиранты-студенты, и слишком глубокую. Придумали! О войне говорят, и где та война?.. А сад испортили. Ворчала я утром 22 июня, не подозревая в ту минуту, что страшнейшая война уже у порога, а эта «яма» в 1943 году спасет жизни моим двум сестрам при отступлении разъяренных фашистов. Мама обращается ко мне и говорит: «Изабелла, ставь самовар, зажигай и выноси во двор, на веранду, будем пить чай. Виктория с Тамарой проснутся и сразу едут в город за покупками для Виты. Она объявила, что едет в июле в Черновцы, хочет пораньше познакомиться с местом работы». — Я бегом все сделала, как сказала мама. Закипятила наш огромный медный самовар древесным углем. Сейчас всей семьей будем пить чай с вишневым или абрикосовым вареньем. Зову маму, а сама иду будить сестер.
Вдруг! По радио мужской внушительный голос объявляет, четко отделяя каждое слово, о вероломном нападении врага на Советский Союз. И повторил несколько раз: «Слушайте экстренное обращение к народу товарища Молотова». По дорожке сада мама бежит к дому. Расстроилась, в слезах. И только проговорила: «Господи! Что с нами будет? Мы только, только начинаем хорошо жить. Уже и кооператив выплатили…». И тут же села на нижнюю ступеньку крыльца. Я оглянулась, а Тамара стоит и слушает, а по радио все тот же голос предупреждает о нападении врага на нашу страну, для нас дороже которой не было. Тамара быстро умылась, собралась. Вложила паспорт в сумочку и сказала: «Мама, я должна срочно ехать в наш завод Ленина». Поцеловала всех и сбежала с крыльца, ушла в сторону станции на поезд. И Танечка бежит обратно через мостик от подружки. В своем красном сарафанчике в горошек. В моей памяти она такой и осталась юной навсегда. Виктория села рядом с мамой, обняла ее и сказала: «Мама! Вот я и приехала из Черновцов». Мы все стали тихонько плакать, обняв маму.
В одну минуту в поселке затихла музыка. Началась суета. Раздался женский плач с причитанием. Мужчины стали собираться у фонтана — от нас через два двора. Они без эмоций тихо обсудили свои мужские дела и молча, в окружении женщин, ушли в Нижнеднепровский райвоенкомат.
Через мгновение прибежали с пляжа наши студенты-квартиранты. Они быстро собрались. Прощание было трогательным, ребята ушли со двора для нас в неизвестность и навсегда. Этот день был последним, связавшим ниточкой нашу дружную в те годы семью, которую впоследствии разорвала и изменила всех нас жестокая война. Через сутки примчалась Тамара обратно с завода Ленина, рассказала: всю ночь люди и она работали на заполнении каких-то очень важных документов. Приехала объявить, что днями уезжает на Урал в эвакуацию с заводом и забирает Бэллу. Мама стала навзрыд плакать. Сестра встала и по-взрослому сказала: «Мама! Прекрати плакать! Не возражай! Бэлле надо учиться, ты не сможешь ее выучить, а я постараюсь это сделать. С тобой остаются Виктория и Таня». Тамара давно в семье стала главой и ее опорой. Мама сразу затихла.
Через 2 дня мы сидели в длинном гружоном эшелоне на территории завода Ленина, в одном из товарных вагонов, где ехали семьи управленцев завода. Нам с сестрой выделили в вагоне угол, и мы неплохо в нем устроились. Каждой семье строго выделено место. Уже дали команду отправки, осталось несколько минут, всем быть на местах. И вдруг! Слышим, Виктории голос разыскивает нас по вагонам со своим молодым человеком. Она рассказала – маму парализовало, она переживает и просит вернуть меня. Мы со старшей сестрой очень расстроились, но меня высадили. Мы через весь город еле добрались на наш Левый берег, нас застала бомбежка. Почти на рассвете были дома. Мама была удивлена поступком Виктории, и что ей взбрело в голову забрать меня… Виктория мою судьбу изменила на всю жизнь, явно не в мою пользу. По ночам продолжались изнурительные бомбежки. Вокруг нас находились объекты для бомбежек. Мы почти жили на территории Стрелочного завода, рядом завод Артема, недалеко завод крупнейший — металлургический К.-Либхнехта, Нижне-Днепровский железнодорожный узел от нас с километр, Мерско-Херсонский мост совсем рядом, и ряд объектов. Мы находились в центре ночного пекла бомбежек. В одном стихотворении я описала одну из ночей после бомбежки — «О юности нашей».
Вступление немцев запомнила на всю жизнь. Стреляли и свистели снаряды, но видать, не судьба была нам погибнуть. Мы оставались сидеть в подвале под нашим домом. А вокруг нас падали снаряды, а ночью бомбы. Днем — автоматные очереди прямо во дворе. Позже, на несколько часов наступила необъяснимая тишина. Слышим, соседа голос зовет маму: «Андреевна, выходите. В нашем дворе уже немцы». Было до ужаса страшно, аж дрожали ноги. Когда вышли, в это время немцы в касках с закочеными рукавами с автоматами на груди. Обступили огромную кучу красных помидор, стоят, их поедают. С вечера сосед сорвал и приготовил солить их в бочке. Помидоры красные, огромные (в то лето на все был большой урожай). Когда мы вышли из подвала, немцы переключились на нас от тех помидор, обступили, рассматривают нас и стали галдеть по-своему. Спрашивают маму, показывают два пальца на руке. Мол, твои две дочки. А это кто – на меня. Я то на сестер совсем не похожа, и на маму. Мама показывает им три пальца, мол, все три мои. А они все меня рассматривают и крутят головами, что нет, и все загалдели. Сосед стал объяснять, что я росла в одном доме, мол, когда стали жить, мне был годик, показывает один. Я еще, как назло, в то лето сильно загорела. Они явно усомнились в моей национальности. Сестры все светло-русые. Но вроде обошлось. Они ушли воевать дальше.
Вдруг-кто-то из женщин крикнул: «Смотрите!» Из Стрелочного завода вывозят колонну наших пленных. Мы с Танечкой побежали смотреть. Пленных вывели к шоссейной дороге, выстроили всех в одну шеренгу. Было их человек 200, может, больше. Немец-офицер на плохом русском объявил: «Юда и комиссар, выходи!» Среди пленных прошел шепот. Затем два человека вышли. У одного на петлицах были ромбики. Солдат-немец с автоматом подвел их к дому, к стене и на глазах собравшихся людей расстрелял. Боже мой! Это произошло в мгновение, но с памяти не ушло всю жизнь! Я бежала обратно домой, что-то громко кричала, не помню что, навзрыд плакала. Меня очень сильно тошнило, и я сильно рвала, почему — не знаю. Ночью я и Таня во сне кричали, плакали. Немцев я возненавидела. В каждом из них видела только убийцу.
Прошло время, однажды к нам пришел в дом местный полицай. Он стал спрашивать маму: Соседи написали, что ее дочь коммунистка и уехала на Урал? Это правда или нет? Мама ответила, что уехала – это правда, но доехала или нет? Ваши немцы сильно бомбят эшелоны, и я очень переживаю. Но дочь не коммунистка. Вот так, а до войны соседи были как одна семья. А тут сразу написали донос. В 1942 году, в мои 15 лет пришел тот же полицай. Он был молодой светловолосый, похожий на немца в черном костюме эсесовца. Зачитал список об отправке меня на завтра в Германию. Долго молчал, я стала плакать. Потом сказал: «Завтра иди в Стрелочный завод и в один день устройся работать – хотя бы кем-нибудь, я тебя не заберу, а в комендатуре скажу, что ты работаешь». Уходя, пригрозил – сделай это быстро, и не реви! Больше я того полицая ни разу не видала.

Я уже работала больше года в заводе в дворовой бригаде, и очень тяжело переносили металические детали и рельсы. 2 сентября 1943 года с завода утром рано меня старый немец-бригадир отвез прямо в комендатуру, и еще с бригады молодую женщину. Там быстро был осмотр медицинский, и вручили нам с ней повестки, в которых было сказано, что я такая-то должна быть отправлена в Германию с Н.-Днепровского вокзала. В случае непослушания немецким властям, арестована будет вся моя семья, и содержаться в тюрьмах. Под усиленной охраной немцев в товарных вагонах меня отправили вместе с моими 16-летними сверстниками. Вначале в Польшу, в лагерь Перемышль. Следующий лагерь на территории Германии в г.Дрезден, где нас продавали и выбирали фабриканты, предприниматели, хозяева.

Дальнейший период пребывания в Германии, освобождение и возвращение домой через Чехословакию – Моравские Остравы, где проходили комиссию, я описываю подробно в своей книге, которую написала о своих воспоминаниях, и обращении к нашим внукам. Книга под названием: «А я жила в ХХ веке, когда война гремела над Страной».
С 1992 года я работаю в городской организации Украинского Союза Узников Жертв Нацизма. И являюсь заместителем председателя городской организации УСУЖН г. Днепропетровска, а также многие годы член областного Совета узников жертв нацизма. Имею ряд благодарностей, грамот от областного и городского Союза узников жертв нацизма г.Киева. И также благодарности от мэра и руководства г. Днепропетровска.