Журавлев Алексей Филиппович

Родился я 29 октября 1926 года. Мать была домохозяйка, а отец работал старшим весовщиком на станции Синельниково-1 Днепропетровской обл. Наш город имеет две станции — Синельниково-1 и 2, и четырехстороннее сообщение по железной дороге – Север, Юг, Запад и Восток (Узловая). Основной источник жизни – это железная дорога, и основные профессии тоже связаны с нашей Узловой железнодорожной станцией. А в то время железная дорога требовала очень много людей разных профессий: машинисты паровозов, помощники машинистов и кочегары, рабочие по ремонту и обслуживанию подвижного состава, составители поездов, диспетчеры, стрелочники, сцепщики, башматчики, рабочие по ремонту пути и т.д. Вобщем, все наше население, от мала до велика, было железнодорожное. Немец, видимо, знал о нашей Узловой — стратегического значения станции, и потому старался быстро захватить ее и использовать наших специалистов путем насилия. И это у них получилось.
22 июня 1941 г. по радио прозвучало экстренное сообщение по всей территории СССР о начале войны. И сразу же был объявлен срочный призыв на фронт и добровольный. Мы, 15-летние подростки, оставались якобы в запас, хотя мы были еще дети и иногда собирались с друзьями погулять, т.к. думалось, что война далековато от нас, от ст.Синельниково. Но, гуляя по кукурузному полю, со стороны Днепропетровска над верхушками кукурузных стеблей мы увидели немецкие движущиеся каски. В голове промелькнуло: «Немцы!» И мы бросились наутек домой. Оглядываясь, мы увиділи, что по дороге, в сторону ст. Синельниково-2 мчалась колонна мотоциклистов, а за ними уже гудели танки. Наш город они брали в кольцо с Запорожья — т.е. с юга, с центра и со стороны Павлограда, т.е. ст.Синельниково-2. И пошла жестокая неразбериха, в том числе с населением. Всех взяли на строгий учет. Евреев – отдельно переписали и собрали в СШ № 2, якобы для отправки-переселения.
С южной стороны города на окраине тогда был Машиностроительный техникум. Недалеко от техникума находились глубокие подвалы для боеприпасов. Со школы евреев перевели в этот техникум, продержали закрытыми там двое суток. Затем приказали им оставить свои вещи и раздеться, и отвели их к этим складам. Там их всех расстреляли. Вход в эти склады засыпали землей, а затем забетонировали. Там же расстреливали партизан и подпольщиков.
Результаты боевых сражений на фронтах – победы или поражения для немцев можно было определить по их поведению. Если у них были победные успехи – то они чуть-чуть расслаблялись в своем поведении, а если у них где-то провал – то проявляли неимоверную жестокость, которую изливали на местных жителях — очень много расстрелов.
После расправы с евреями объявили добровольную отправку желающих в Германию. Были и добровольцы, только не знаю, почему они согласились на добровольную отправку, то ли со страха, то ли для лучшей красивой жизни. Это известно только им. Я только помню, что их провожали в Германию торжественно, со всякими призывами и с музыкой.
Бои продолжались, продолжалась и подпольная работа партизан, отчего немцы ужесточали свои действия с жителями города. Вскоре немцы объявили еще одну отправку населения в Германию, но уже принудительную. Хотя я был еще малолеткой, но облава на отправку не обошла и меня. Нас согнали в СШ № 3, закрыли там. Кушать не давали. Держали так трое суток. Через 3-е суток под усиленным конвоем нас перегнали на вокзал станции Синельниково-2. Ночью нас погрузили в 2-осные товарные вагоны по 50 человек. Молодежи и др. людей на отправку было много, так как немцы собрали этих людей из колхозов.
Сильные бомбежки, налеты самолетов не позволяли немцам отправить нас. Мы на вокзале в вагонах закрытых простояли еще трое суток, и снова голодные. Очень много было страха, паники, отчаяния, слез, душевного волнения, плакали и причитали. Ведь разлучали родную кровь, родителей с детьми, детей с родителями. И никакой надежды на жизнь и какую-то когда-нибудь встречу родных сердец, брата с братом, с сестрой, с матерью, отцом.
Наконец-то нас отправили со ст. Синельниково-2. Доехали до ст. Нижнеднепровск-Узел, и снова остановка, и здесь продержали еще трое суток. По всякой людской нужде приходилось оправляться в присутствии всех, хотя было очень стыдно, но условия содержания нас не позволяли деликатности. Мы очень долго добирались до конечной станции Берлин, потому что нас почему-то везли через Румынию, и 28 декабря 1942 года прибыли в Германию.
В Берлине нас направили всех в душ. Переодели в какой-то сэконд-хенд, чьи-то старые одежды, обувь, а затем уже пешком погнали в лагерь Фанкельзе Даун. Страшная неизвестность будущего и тоска по родителям, родственникам, не зная их судьбы, терзали душу и сердце. Но приходилось подчиняться воле судьбы и обстоятельствам, в которых оказались тысячи и миллионы граждан СССР.
Лагерь, куда нас пригнали, был очень аккуратный, но там нас принимали и много людей в штатском. Каждого из прибывших очень тщательно осматривали и сортировали. Проверяли руки, ноги, зубы, тело, рост и все, что соответствовало их стандарту. Девчат и молодых женщин осматривали по-особому, все, как и мужчин, только еще девчатам приходилось поднимать юбки, или они сами заглядывали под юбки. Отбор был серьезный, по особым критериям. После всей процедуры с отбором нас под усиленной охраной с собаками погнали дальше, приблизительно 3-4 км. Открылись широкие ворота и мы оказались на «Заводе-Комбинате» строгой секретности. Немцы арендовали английскую фирму «Демок». Распределили по баракам, присвоили или вернее клеймили каждому лагерный рабочий номер. Выдали каждому ложку с клеймом твоего рабочего номера. У меня был номер 542612 и ложка была с моим номером 542612, которую я сохранил до сих пор. Фамилий наших уже не существовало, при всяком обращении и перекличке называли прикрепленный и присвоенный каждому лагерный рабочий номер. Распределили нас по баракам с двухярусными и трехярусными нарами. Кормили очень плохо. На ужин давали нам 0,75 гр. брюквы и ничего больше. Хлеб с опилками и всякой примесью давали 200 гр,. и только в обед. Очень много умирали от голода и непосильного труда и условий жизни. Холод и голод, нервные переживания, безисходность.
Завод этот был очень огромный и очень секретный, длиною где-то 15-25 км. Завод-комбинат, огромного размера цехи и длинный, длинный конвейер. Завозили в завод руду, просто руду, а с конвейера выходили уже готовые танки, сначала «Тигры», а затем «Пантеры». Всех пригнанных на этот завод, около 60000 человек, распределяли по группам. Отбор узников производился немецкими мастеровыми для работы на конвейере на каждый процесс. На каждом участке был свой контролер и на каждой детали ставилось клеймо изготовителя, т.е. рабочий номер процесса на конвейере.
При заводе была «гестапкомиссия», или ОТК — браковщики, которые проверяли детали или уже находили собранный танк с браком. Если же находили брак, то согласно номерному клейму сразу же находили виновника, в результате чего этого человека вешали на плацу, где происходила 2-3 раза за день перекличка. И так «грешник» висит на виселице до тех пор на глазах у всех, пока не отпадет туловище от головы.
Моральное состояние, внутреннее переживание и жестокие издевательства беззащитного человека доводили некоторых людей до крайности. Всякие эти ужасы даже во сне страшно представить.
Я, 15-ти летний подросток, в то время был маленький ростом, но и мне нашли процесс на конвейере. Меня поставили на штамповку колес к танкам, а затем на гусеницы. Работали очень усиленным темпом – каждую минуту выходил готовый танк, на обкатку на полигон км 20-25 и один за другим проходили испытание.
От усталости падали с ног, но упавшим оставаться нельзя – можешь попасть в печь, в крематорий. Работали по 10-12 часов ежедневно, от усталости, слабости организма можно было в любое время попасть в движущийся конвейер. Изо всех сил боролись за жизнь, перенося всякие боли и нетерпимость, но надежды на это прекрасное слово «жизнь» почти не оставалось. Но все-таки очень хотелось выжить.
После работы – перекличка, колоннами по 6 чел. в ряду и 1200 чел. в одной колонне, в сопровождении охраны с собаками и автоматами возвращали нас в лагерь. Всех выстраивали на плацу — и снова перекличка. Пленные были разных национальностей – русские, белорусы, французы, поляки и даже немцы. Всем пленным иностранцам, кроме пленных СССР, Красный крест присылал посылки с продуктами. В субботу работали до 3-х часов (15.00), в воскресенье был выходной, потому что работающие немцы-специалисты на заводе по выходным не работали, а без них конвейер не включался.
По бараку был «старший» — надсмотрщик, который сильно не любил рослых, плечистых мужчин, т.е. сильнее его, но безправных. Он выстраивал на плацу всех пленных своего барака и пистолетом в 16-ть патронов ни за что убивал их прямо в лоб, видимо, только за то, что они были высокие, крепкие телом и душой. После этой переклички другие пленные защепляли убитых проволокой за ноги и волокли в крематорий, в печь.
Со второй половины 1944 года нас стали кормить немножко лучше. Лагерь поделили по секциям. Каждая секция отделялась забором и колючей проволокой под током. Так у меня прошли два года и 10 месяцев этих смертельных ужасов детства и юности.
Когда американские и русские войска вели сильные боевые сражения на территории Германии, и уже была битва за Берлин, нас, более 20000 человек, стали пешком по дороге перегонять во Францию. По обочинам этой дороги тянулись стоки, в которых были люки. Когда мы шли большой толпой, приходилось многим наступать на эти люки. Люки переворачивались, и падаешь вниз. Много пленных падали в эти люки, но, видимо, под напором «стали и огня» — сильных наступлений русских на Берлин, пленные уже немцев мало интересовали.
В один из таких люков попал и я. Но, оказывается, что через эти люки можно и спастись, если кто-то еще чуть-чуть здоровей. Спасаясь через эту канализацию, мы шли против течения нечистот в течение 2-х дней. Через люки мы вдруг услышали над нами русскую родную речь и по скобам стали вылазить наверх прямо к русским войскам. Нас вылезло 380 человек. Это было 30.04.1945 г.
Нас русские направили в свободные немецкие бараки, но уже без немцев, выход был свободный, но охраняли нас все-таки уже русские войска, возле Одера, на русской стороне. Хорошо, нас кормила русская армия, мы питались вместе. Затем тщательная проверка Госбезопасности 3 раза. Нас переодели в советскую форму и направили в 183 полк штрафной дивизии подполковника Петрова. Две недели мы бездействовали, но, видимо, нас готовили на Японию. Через две недели нам выдали оружие ППШ, продукты для отправки на Японию. Затем появились листовки о капитуляции Японии. После этого нам приказали сдать оружие и продукты. Оружие мы сдали, а вот продукты были съедены.
Нас направили в Подмосковье, г.Сталиногорск Тульской области на шахту № 15 по добыче угля. Присвоили разряд и звание – специальность «мастер угля». Проработал на шахте 3 года. Здесь же, на шахте получил травму — ожог. По мед.заключению был списан как «не годен к подземным работам».
В 1948 году с болезнями, с травмами душевного состояния, с потерей детства и юности вернулся домой — в г.Синельниково Днепропетровской области. До самой пенсии работал на Днепропетровском трубном заводе.
Вспоминая свою молодость и детство, те страшные ужасы войны и то, через что пришлось пройти, даже иной раз не верится, что я жив и что все, в прошлом происходящее, было лично со мной. Сколько таких как я были живьем убиты, повешены, от истощения, голода и холода падали на ходу. Не дай Господь, еще когда-нибудь повторится такое зверство на наших детях и внуках.
Хотелось бы призвать все правительство и всех руководителей правителей очень аккуратно и бережно относиться к такому высокому и святому слову «Мир», «Жизнь» и страшное слово «Война».