Мацело Галина Владимировна

Дети родом из войны.

Война с немцами началась в один из прекрасных летних дней 22 июня 1941 года. «Киев бомбили и нам объявили, что началась война». Это помнят все.
Этот день я не забуду до самой своей смерти. С этого дня началась непривычная для всех военная жизнь.
Вся страна следила за газетами и радио за военными действиями наших и немецких армий. Но известия были грустными. Наши войска день за днем отступали, оставляя немцам горда и села и бросая на произвол судьбы мирных жителей.
В Киеве началась паника, срочно эвакуировались предприятия и учреждения. Горели архивы, город был окутан пеплом и гарью. Взрывали электростанции, водонапорные станции. Город был лишен света и воды, не говоря уже о снабжении продуктами.
Немцы постепенно приближались к Киеву. День и ночь слышна была оружейная канонада. Люди бежали из Киева, используя любой вид транспорта, бросая свои квартиры, вещи, немощных стариков и тяжело больных в больницах и домах.
И вот наши войска покинули Киев, год остался без власти. Страшное это было время — безвластие, кто его пережил, запомнил навсегда. Оставшееся в Киеве население в страхе схоронилось по домам. Подняли голову преступные элементы и началась в городе вакханалия разгула — грабеж магазинов, квартир, поджоги, взрывы и убийства. А 19 сентября в город вступили немецкие войска. Первое, что сделали немцы — прекратили разгул безвластия путем расстрела бандитов на местах грабежа. В городе, по-прежнему, было неспокойно. Взрывались дома, магазины от подложенных бомб и снарядов.
Ужасное зрелище. Пожары продолжались длительное время, т.к. тушить их было нечем, город был без воды.

Немцы в отместку за диверсии, производимые партизанами, стали проводить массовые экзекуции: хватали всех подряд в любых местах и расстреливали, вешали.
Появились лагеря военнопленных в Дарнице, на стадионах, куда сгоняли пленных тысячами.
В октябре немцы совершали самую тяжелую, страшную и бесчеловечную акцию уничтожения мирных людей еврейской национальности в Бабьем Яру.
Город затих и затаился. Одних людей немцы усмирили и запрятали в тюрьмы и лагеря, другие были подавлены страшной жестокостью.
Напуганные и голодные люди влачили жизнь в поисках пропитания.
Так сложилась судьба города и его обитателей. Наконец, с голодом и холодом пополам мы, все-таки, пережили эту зиму. А весной нас ждала новая акция немцев. Она называлась «Мобилизация на трудовой фронт».
Людей хватали на базарах, в магазинах и угоняли на работы в Германию. На каждый двор, на каждую улицу, на каждое предприятие была дана разнарядка на определенное количество трудоспособного населения, особенно молодежи. Я была в числе еще пяти 13-14-летних детей разнаряжена управдомом нашего дома для работ в Германию.
Угнали нас в Германию в первых числах апреля. Погрузили в товарные вагоны для скота, по 42 человека на вагон.
Последние вагоны миновали перрон, за которым остались плачущие родственники, родной Киев и наше счастливое детство.
Через несколько дней мы были уже в Польше. Там нас мыли в бане.
Ночью проезжали Варшаву. Первым пограничным городом на границе с Германией был город Острово. И перед нашими окнами стали мелькать немецкие города и села, очень похожие друг на друга. Дома одинаковой постройки с красными черепичными крышами. На шестой день мы прибыли в город Айзенах.
Утром нас накормили кусочком хлеба с водой и повели через весь город снова в баню. Страшное это было шествие. Голодные, измученные люди плелись шагом с опущенными головами, стыдясь насмешливых, враждебных взглядов стоящих на обочине немцев, их дерзких реплик. Бедные изгнанники, какая тяжкая нам выпала доля, какие еще страдания ждут нас впереди. Мы не знали, что это был тяжелый старт нашего длительного пребывания в немецкой неволе.

Утром нас повели на вокзал, где погрузили в вагоны, и вечером мы остановились в городе Веймаре. Там мы ожидали решения нашей судьбы.
Ночевали в бараках для военнопленных, в тесноте, холоде и голоде. К обеду начали съезжаться «покупатели» — капиталисты и помещики немецкие, будущие наши хозяева. Начались «торги». Боже мой, о этот разбор! Это был похоже на продажу крепостных или на рынок рабов. Они ходили вокруг нас, рассматривали, расспрашивали.
Разбирали, в основном, взрослых людей, которые умели работать в сельском хозяйстве, а нас обходили, дети никому не были нужны.
К нам тоже пришла очередь. Меня и мою подругу Олю взяла женщина. Она была толстая и грубая, типичная немецкая «бауэрша». Нам она показалась недоброй. Приехали мы в село Гроузгеринген, недалеко от Веймара в большое хозяйство, где было много свиней и коров. Работало там 4 человека: две польки и два поляка.
В этом хозяйстве мы хлебнули вдоволь горя, поняли и ощутили на свей собственной шкуре, что такое капитализм, частная собственность и рабский труд. Свиньи и коровы в этом хозяйстве были досмотрены с немецкой аккуратностью и дотошностью, а людей морили голодом. Приходилось нам одалживать картошку у свиней, а отрубями делиться с коровами. Мы же, дети благополучные, не знавшие насилия на Родине, свободолюбивые и непокорные не могли смириться. И поехали жаловаться на наших хозяек в Арбайтзамт. Но какие права могут быть у рабов? Нас вернули снова в хозяйство.
Я, после этих несчастий, приняла решение бежать. Сговорилась с девушкой, которая работала со мной и начала готовиться к побегу.
Одолжили у свиней картошки и ночью спустились через окно на дорогу и двинулись в путь. Шли мы просеками, лесами, в основном, ночью. Днем прятались на огородах в летних огородных домиках. Подбирали неубранные овощи, этим и питались. Куда мы шли, мы не знали, шли наугад. Оказалось, что мы пришли в город Йена.
Идя по улице, мы встретили русскую медсестру, военнопленную и она помогла нам: довела до Арбайзамта и посоветовала как себя вести, что говорить. На следующий день нас направили к хозяину в село Трокгаузен, в 5 км от Штадтрода. Хозяйство оказалось очень большое. Много коров, лошадей и всякой живности. Много земли, леса. Нас встретили очень старый хозяин и маленькая старая хозяйка. Хозяин был очень удивлен таким работником как я, худая, маленькая девочка. Возмущался и грозился вернуть меня назад. Наконец, решили сделать меня нянькой у малолетних внуков. Я некоторое время получала образование в качестве няньки. Стирала, варила, кормила и нянчила детей. В благодарность получала тычки, оплеухи, а уши у меня вечно были опухшие от прикосновения рук хозяйки.
Затем меня решили обучать сельским работам. Поручили обучать меня польским женщинам. Приучали к работам в огороде, в поле, уходу за свиньями, курами и самое страшное для меня было доить коров, которые меня не хотели к себе допускать. Выворачивали на меня молоко, за что мне доставались постоянные подзатыльники.
Рабочие были, в основном, пленные: поляки, французы. Работали также мобилизованные немецкие девушки на трудовой фронт.

Нас было много из разных стран, но с одной судьбой. Я была, по сравнению со взрослыми работниками и пленными ребенком, небольшого роста, худая после перенесенной болезни, в общем, никудышный работник. Под свою опеку меня взяли французы и поляки. Немецкие «герл» пытались меня оскорблять и унижать на каждом шагу.
Работать тут было очень тяжело. День начинался в 5 часов утра и до темна, начиная с дойки коров, уходя за разной скотиной и домом. После этого начинались полевые, садовые работы, в зависимости от сезона и при любой погоде. Они следовали одна за другой без перерыва и отдыха: то жнива, то уборка сена, картошки. И работа с утра до вечера. Вечером без сил падали в кровать. Только заснешь, как уже слышишь это проклятое «Авштейн»!
Так незаметно наступил 1943 год. Мне уже было 14 лет. В редкие от работы свободные дни мы собирались вместе, люди разных национальностей: французы, поляки, русские, чехи, украинцы, сербы, но все были друзья по несчастью, люди одной судьбы. Каждый вспоминал свой далекий дом, родных и близких.
Мечтали, надежда все-таки не покидала нас. Все мечты были о том счастливой дне, когда каждый из нас сможет вернуться домой, на свою Родину.
От французов мы узнавали о продвижении наших войск. Был уже свободен Сталинград и, наконец, — освобождение Киева. Какая это была радость. Мы плакали и смелись одновременно, обнимались и целовались, поздравляли друг друга.
Затем высадка англо-американских войск в Италии. У нас же затеплилась надежда на скорое освобождение.
Как страстно мы желали немцам скорейшего краха, а нашим и американским войскам Победы.
Наступил 1944 год. Наши войска освободили Крым и все очень надеялись, что скоро немцам «Капут». Но мы не могли предвидеть, что пройдет еще долгий год прежде, чем осуществится наше желание. Участились налеты американской авиации на города и, в основном, на заводы. Чему мы были несказанно рады.
И вот наступило 08.06.1944 года, когда англо-американские войска высадились во Франции. Наши войска уже воевали в Польше и на границе с Пруссией. Немцы заметались. То гнали военнопленных на запад, то возвращались на Восток.
В каждом селе пленные оставались и прятались в сараях, лесах. У нас появилась забота — спасать пленных. Мы их подкармливали и перепрятывали, а затем отводили в дальние леса.
Знание мною немецкого языка позволило мне выполнять роль переводчика — проводника.
Мы воспрянули духом, наконец, мы стали участниками общего дела — борьбы с фашистами.
В нашем дворе остановилась колонна пленных чехов-словаков, которых перегоняли в другой лагерь. Я помогла ночью двум пленным спрятаться в лесу, как делала это для других пленных, которых перегоняли через наше село. Несколько раз носила им еду, но меня увидел кто-то из немцев и привел в полицию. Меня тяжело избили и заперли в сарае, якобы до отправки в лагерь. Но ночью подруга и польский пленный помогли мне бежать. И мы вместе с подругой направились к нашим друзьям в город Штадтроду в надежде, что нас спрячут.
Когда мы добрались на станцию, началась бомбежка и всех людей, в том числе и нас, погнали в бомбоубежище. В станционное здание, под которым было бомбоубежище, попала бомба, и нас засыпало. Когда нас, через несколько часов отрыли, раненных забрали в госпиталь. Мы были немного контужены и нас тоже поместили в госпиталь. Но, поскольку, у нас не было документов, то пришлось врачу вызвать полицию. Когда узнали кто мы, то вызвали гестапо, забрав нас из госпиталя в тюрьму. В тюрьме нас продержали несколько дней, а затем отправили в лагерь.
На третий день нас выгрузили в
каком-то маленьком городке, где поместили в барак, в котором было 50 девушек, но старше нас.
От них мы узнали, что мы находимся в Австрии в маленьком городке Гюзен или Гузен в одном из филиалов концентрационного лагеря Маутгаузен.
Так начался новый этап в моей жизни. В бараке 50 человек девушек, спали на трехместных койках в 3 этажа. Кормили нас, в основном, овощами — брюквой, тухлой капустой и маленький кусочек хлеба на день. Сколько в этом кусочке было веса — трудно определить, он просвечивался насквозь. Условия были жуткие, строгости неописуемые, за недисциплинированность следовали наказания: стояние по стойке смирно на плацу по несколько часов на холоде, без еды, иногда голыми; карцер на несколько суток; ну а оплеухи и битье плеткой все получали. У нашей надзирательницы были плетка и стэк деревянный, которым она всех потчевала, приговаривая при этом: «Свинушки быстрее, (Schweine — gund schnell, schnell), свиньи русские двигайтесь, свиньи русские строится, свиньи собачьи отбой». И многими другими эпитетами она нас награждала. Я с подругой удостоилась особого внимания и она величала нас «маленькими мерзавками».
Девочки нашего барака работали на заводе, где делали подшипники. Немцы считали, что девичьи руки с этим хорошо управляются. Нас тоже приспособили к этой работе.
Прошло уже шесть месяцев, мы как-то смирились и упали духом. Стали какими-то безразличными, заторможенными, нас одолевала сильная слабость от голода. Все работы мы выполняли, как во сне. Из-за этого нас часто наказывали, лишали еды. В результате в работе мы допускали часто брак.За такие нарушения полагается карцер на 5 суток. И однажды на проверке в бараке нам не повезло во всех грехах. Когда нас освободили, мы еле держались на ногах. Девочки где-то у немцев достали лекарства и лечили нас, подкармливали. Мы немного оклемались, опять вышли на работу. И тут нас прямо оглушили слухами о том, что малолеток отправят в другой лагерь, т.к. для заводских работ они, якобы, не пригодны. Но девочки, работающие с нами, разузнали, что нас вроде отправят в госпиталь и, что скорей всего у детей в госпиталях для тяжело раненных берут кровь, или могут готовить для каких-то медицинских экспериментов. На заводе один сердобольный немец проникся к нам сочувствием и пообещал нам помочь. Девочки начали готовить нас к побегу.
Раздобыли одежду и кое-что из еды. Бежать можно было только с завода, т.к. тут легче было с охраной. Какая-то женщина, уборщица, повела нас, якобы к зубному врачу, как было заявлено мастеру цеха. Выйдя с завода, мы переоделись, и женщина отвела нас на вокзал и сдала проводнику какого-то состава, который направлялся в Германию.
Проводник спрятал нас в пустом купе, вечером принес нам кусочек хлеба и чай. Как им удалось это проделать для нас осталось загадкой.
Когда мы приехали в Магдебург, проводник велел нам сидеть тихо и ночью не выходить. Поезд ушел в депо. Проводник объяснил нам, что делать дальше, а утром нам проведут к Арбайтзамту. Там нам нужно было сказать, что мы попали в бомбежку, были контужены и нас отправили в госпиталь, после контузии ничего не помним, документов у нас нет, но т.к. вид у нас был несчастный, видимо, просто пожалели нас.
Может быть мы так легко отделались только потому, что видимо, немцам уже было не до нас. Был март месяц и в воздухе для нас пахло победой, а для них — крахом. Направили нас в лагерь под Магдебургом при типографической фабрике. Лагерь был большой, сборный, но мы жили в лагере возле фабрики. Женщины работали на очистке типографских плат. Мыли их керосином, чистили щетками. Дышать в этом цеху было трудно от испарений, руки покрывались язвами. Но мы били счастливы, что избежали концлагеря и с нетерпением, как и все в лагере, ждали конца войны. В одном из бараков жили пленные чехи, поляки и от них мы узнавали новости с фронтов.
И, наконец, приятные известия: немцев заперли в Будапеште, а на другом фронте — советские войска быстро продвигаются к Берлину.
Опять участились налеты союзников, мы называли их «визитерами», «милыми гостями», желали счастливого пути и успехов. Под беспрестанный гул их моторов нам легче мечталось. Опять бомбили. Но мы не жаловались, пусть бомбят, потерпим, хоть у нас во всех бараках повылетали окна и двери.
И вот, наши войска взяли город Бреслау и двигаются к Берлину, медленно, но верно, осталось пройти всего ничего. Еще чуть-чуть и конец войне и нашей неволе.
Наконец, мы дождались, к нам пришло долгожданное освобождение. Ура, Победа!
На территорию Тюрингии вступили американские войска. Через наше селение проходили, вернее, проезжали союзные войска.
В нашем селении было немного домов, наш лагерь стоял у дороги и к нам въехало несколько военных машин с солдатами и офицерами. Они расспрашивали нас о нашей жизни, как обращались с нами немцы, где полицаи села, какая нам нужна помощь.
Все больных поместили в госпиталь, в том числе и меня.
Первыми на свою Родину были отправлены пленные: французы, поляки, сербы, англичане и другие лица, кроме русских.
Затем формировали партии из гражданских людей, желающих вернуться на Родину. Снабдили нас одеждой, продуктами, погрузили в машины и перевозили в Дрезден, в сопровождении военных патрулей союзных войск. Там мы были переданы советским военным.
Первую проверку на лояльность к своей Отчизне мы прошли тут же, в Дрездене. Затем нас погрузили в эшелон — открытые платформы и направили в Польшу, где эшелоны останавливались часто и подолгу. Мы побирались у поляков как нищие. Помню, что я очень тяжело заболела и меня определили в Кракове в военном госпитале.
Затем опять воинский эшелон и мы оказываемся в лагере в городе Рава-Русская. Лагерь назывался для «перемещенных лиц». В Раве-Русской нас уже тщательно проверяли вдоль и поперек, целый месяц. Только в сентябре с превеликими трудностями мы добрались до Киева. Опять проверка. Нас проверяло НКВД. Встреча с Родиной для нас была долгожданной (после трехлетней разлуки) и жаленной.
Можно выбирать себе товарищей и друзей, но нельзя выбрать для себя мать и отчий дом — Отчизну.
Время шло и бывшие малолетние узники фашизма выросли. Многие получили высшее образование и профессию, несмотря на чинимые нам препятствия, и стали полезными членами общества.
У нас теперь свои дети и внуки. Все проходит, минуло уже полвека. Время, конечно, может залечить горечь обид, в памяти могут поблекнуть тяжелые картины из нашего детства и юности.
И все таки, что было суждено пережить нам не забывать, не осуждать нельзя. Нас много раз обвиняли и судили, но все по жестоким законам войны. А нам хотелось бы, чтобы наши потомки судили нас по законам милосердия, справедливости, добра и любви.